Энтони Капелла - Пища любви

— Ты задержался.

— Пробка. На Понте Гарибальди перевернулся грузовик.

— И не хватает одного зайчонка. Я заказывал дюжину.

— Точно. Один был еще жив. Он неожиданно выпрыгнул и поскакал к своей мамочке. Прямо по проезжей части, между машинами. И знаешь, что самое интересное? Это случилось как раз, когда мы проезжали мимо Ватикана. Говорят, папа сейчас в своей резиденции. Может, это было чудо?.. Да-да, именно чудо.

Томмазо только успел войти в роль и увлечься рассказом, и тут Карл вздохнул и сказал:

— Помоги-ка со стаканами, Томмазо, — и кивнул в сторону раковины, где посудомойка Амели терпеливо перемывала гору стаканов.

В Риме есть три вида ресторанов. Во-первых, это местные trattorie и osterie [6] Трактиры и таверны (ит.). , в которых подают в основном блюда cucina Romana, то есть римской кухни. Здесь традиционно используются продукты, доставляемые с рынка и бойни, причем в дело пускают все части туши. От ушей и до хвоста — вот их девиз и основной рецепт всех блюд, которые готовят здесь из поколения в поколение. Во-вторых, cucina creativa — кухня, основанная на той же традиции, но допускающая некоторые эксперименты. Римляне, как правило, настороженно относятся к подобным экспериментам, тем более что это связано с удорожанием любого блюда. Они верят, что piu se spenne, peggio se mangia, — чем дешевле, тем вкуснее.

И в-третьих, cucina gourmet — кухня для гурманов, странное сочетание французских и итальянских традиций, которые не очень-то прижились на римской почве. Истинный римлянин страстно любит то, чем питается, и даже если он сказочно богат, скорее всего, ноги его никогда не будет в одном из тех дорогих заведений, которые разбросаны по всему Вечному городу. Присутствие огромного количества американских и европейских корпораций, у которых в Риме есть штаб-квартиры, говорит лишь о том, что благодаря наплыву туристов здесь есть спрос на блюда международной кухни, давно завоевавшие популярность во всем мире.

Ресторан «Темпли» находится на вершине местной кулинарной иерархии. Во главе этого трехзвездочного заведения стоит Ален Дюфре, швейцарский шеф-повар, всемирно известный корифей так называемой Новой Кухни.

Мытье стаканов — скучное дело, особенно если ты влюблен. Чтобы немного развлечься, Томмазо свистнул, привлекая к себе внимание своего приятеля Бруно, который готовил неподалеку zabaione [7] Сабайон, сладкий крем. .

— Слушай-ка, Бруно, а я влюбился.

— Это хорошо, — кивнул Бруно, сосредоточенный на сабайоне, который он готовил в традиционном горшочке с круглым дном и теперь как раз держал его на огне. — Но не ново. Вчера ты тоже был влюблен.

— Нет, это совсем другое дело. Она американка. Блондинка и очень умная.

Бруно хмыкнул.

— Скажи, Бруно, как ты готовишь sugo di lepre?

Вопрос, касавшийся скорее еды, чем женщин, настолько удивил Бруно, что он даже поднял глаза на Томмазо. Бруно был не такой симпатичный, как его приятель, — тяжеловат и немного неуклюж. От стеснения он никогда не смотрел на собеседника и не опускал глаза только тогда, когда перед ним было нечто, что можно приготовить. Так было и сейчас.

— Ну, жаришь зайчатину вместе с небольшим количеством грудинки… — начал он.

— Грудинки! — Томмазо хлопнул себя по лбу. — Я как чувствовал, что что-то забыл.

— Потом вынимаешь зайчатину и грудинку, обжариваешь немного лука и чеснока, но очень осторожно. Выливаешь бутылку красного «санджиовезе», добавляешь корицу, гвоздику, розмарин и много-много тимьяна…

— Черт! Еще и тимьян.

— …кладешь зайчатину обратно и тушишь не меньше двух часов, пока мясо не начнет разваливаться в соусе, который делается таким вязким, что становится похож на густой клей.

— Два часа! — воскликнул Томмазо, который не помнил, говорил ли он девушке, что это блюдо нужно так долго готовить.

— Перед тем как подать на стол, само собой, вынимаешь все кости.

— Дьявол!

— А почему ты спрашиваешь?

— Черт!

— Объясни, что произошло, — терпеливо выспрашивал Бруно. Он разложил крем по порционным горшочкам и убрал в холодильник. Крем подавали в составе сложного блюда из холодных и теплых ингредиентов: чуть подтаявшего персикового мороженого, охлажденного вина, небольшого количества теплого и менее густого сабайона из гусиных яиц, а также шерри «марсала». Крем накрывали сушеными листьями мяты, посыпали жареными бобами и украшали цветочными лепестками.

Когда Томмазо закончил свой рассказ, Бруно спокойно подвел итог:

— И ты подарил ей зайца.

— Да. Лучшего из тех, что получил в «Гильеми».

— Очень романтично.

— Да. Разве нет?

— Другие мужчины дарят цветы. А ты, Томмазо, даришь труп животного. Труп детеныша животного. Причем американке.

Томмазо призадумался.

— Что ж, — продолжал Бруно — По крайней мере, она не вегетарианка. Их в Америке навалом.

— Ты думаешь, заяц — это ошибка?

Бруно пожал плечами.

— Она спросила, как его освежевать, — вспомнил Томмазо — Я еще удивился. Ведь большинство женщин знают, как свежевать дичь, разве нет?

— Наверно, на американок это не распространяется.

Томмазо сжал руку в кулак и ударил себя по ладони.

— Куда смотрят их матери? И чему их учат в школе, хотел бы я знать?

— Видимо, приемам орального секса, — сухо произнес Бруно — Я точно не знаю.

— Черт! Черт! Черт! Да, заяц — это моя ошибка. Нужно было подарить ей tortellini [8] Разновидность пельменей. . Любой дурак сможет приготовить tortellini. Даже я смогу их приготовить. Если бы я поехал за чем-нибудь другим, ничего бы не было.

— Si nonnema teneva 'о cazzo, 'a chiammavamo nonno, — спокойно возразил Бруно — Слишком много «если». Почему бы тебе просто не позвонить и не дать ей правильный рецепт?

— У меня нет ее номера. Я дал ей свой и разрешил звонить, если будут вопросы.

— Что ж, если она позвонит, это будет означать, что она не лежит в морге с заячьей костью в горле.

От двери, ведущей в зал ресторана, послышалось тихое позвякивание. Кто-то сдержанно стучал ножом по стакану.

— Пожалуй, тебе пора идти, — осторожно предположил Бруно.

— Черт!

Томмазо быстро облачился в униформу. Черные брюки, белая рубашка, черный галстук, черный пиджак. Франциск, метрдотель, терпеть не может ждать.

Когда Томмазо говорил Лауре, что он повар, это было не совсем правдой, вернее, совсем не правдой. Он не был поваром. Он был официантом, самым младшим официантом, таким младшим, что даже посудомойка Амели могла им командовать.

В тот день в «Темпли» происходил привычный для первого дня каждого месяца ритуал — заполняли libro prenotazioni, журнал предварительных заказов.

Весь персонал стоял полукругом около стола, на который вывалили содержимое трех или четырех огромных сумок с почтой. Письма вскрывали одно за другим и вручали Франциску, который их внимательно прочитывал, кивал или отрицательно мотал головой, после чего передавал очередное письмо одному из двух официантов, стоявших от него по левую руку. Один клал письма в потрепанный мешок, чтобы потом отнести на помойку, другой аккуратно записывал имя заказчика в кожаный журнал, тяжелый, как церковная книга. В обязанности Томмазо входило забирать у них полные мешки и подавать пустые. Весь ритуал, как и все ритуалы в «Темпли», проходил размеренно, спокойно и необычайно торжественно.