Барбара Делински - Когда сбываются мечты

Сейчас, когда я упомянула об удаче, Конни уже не спорила со мной. Точно так же не стала она напоминать, что хоть и желает для меня гораздо большего, но я уже в состоянии позволить себе не брать ни пенни из заработанного Дэнисом. Мы обе чувствовали удовлетворение от подобной независимости и знали, что его способен испытать только тот, кто однажды оказался за бортом без спасательного жилета.

— Я хочу, чтобы Дэнис преуспел, — сказала Конни.

— Я тоже этого хочу.

— Я не готова умирать.

— А я не готова отпустить тебя.

Она вновь посмотрела на меня как на взрослую равную себе женшину. Такая всепоглощающая любовь и такое острое горе заполнили мое сердце! Горло сжалось, а из глаз потекли слезы. Я вдруг осознала, что ни к одной живой душе на этом свете я не испытывала подобной привязанности, как к своей матери. А еще я почувствовала восхищение. Конни Грант была упряма. Твердая, как сама жизнь, она всегда заставляла себя идти вперед. И хотя сейчас моя мать ослабла настолько, что с трудом приподнималась на руках, так сильно болела, что едва находила в себе силы, чтобы есть и думать, она все равно отказывалась умирать.

— Ты непоколебима, как скала, — заметила я, когда снова смогла говорить.

— А разве у меня есть выбор? — возразила она. — Какая у меня альтернатива? Позволить победить себя? Но я же не могу оставить вас без присмотра. И если я уверена, что ты в этой жизни не пропадешь, то не могу сказать того же о твоей сестре. Рона могла бы добиться чего-то самостоятельно, если бы не искала быстрых решений. Красивый загар? Пошла в солярий. Много денег? Вышла замуж за богатого. Я так надеялась, что моя тяжелая жизнь хоть чему-нибудь ее научит. Но я ошибалась. Она хочет большего, лучшего и как можно быстрее. Но, к сожалению, это не всегда возможно. Ты никогда не сможешь быть лучше, чем ты есть.

Измученная этим монологом, Конни откинулась на подушки, тяжело и часто задышала и закрыла глаза. В первое мгновение я очень испугалась, но постаралась взять себя в руки. Конни отдохнула, открыла глаза и очень мягко и нежно прошептала:

— Клер, Клер, ты так похожа на мою маму Кейт — такая же находчивая, решительная. — Ее глаза приняли отсутствующее выражение, на губах появилась ласковая улыбка. — Я никогда не забуду одну историю о Кейт и ее жемчужинах.

Я никогда не слышала ни о каких жемчужинах.

— Но ведь бабушка Кейт была бедна.

— Не имея денег, можно обладать необъятным богатством в душе. Прекрасные моменты жизни Кейт бережно нанизывала на нитку своей памяти как драгоценные жемчужины, создавая великолепное ожерелье. А мелкие песчинки, которые ей попадались, она просто смахивала, как ненужный сор, и благополучно забывала о них. Большинство людей, любила говорить она, не могут разглядеть жемчужину под песком, а у некоторых хватает сил только на то, чтобы добыть лишь пару жемчужин и опустить руки. У твоей же бабушки ожерелье получилось великолепным. И твое будет таким же. А Рона… У нее никогда не хватит терпения, чтобы создать жемчужину. А я, — вздохнула Конни, — я до сих пор еще плету свое ожерелье. Ведь у меня в жизни столько всего прекрасного, связанного с внуками, с тобой. И знаешь, это помогает мне гораздо лучше любых лекарств. Ты ведь приедешь еще в ближайшее время, чтобы проведать меня, правда, детка?

Притча о жемчужинах бабушки Кейт была одной из самых философских из всех, которые когда-либо рассказывала моя мать. Я вспоминала ее, пока летела домой в четверг, думала о своих собственных жемчужинах — многочисленных чудесных моментах, связанных с моей семьей, о чувстве удовлетворения и гордости от моей работы — и вдруг ощущение непонятного беспокойства, которое не давало мне покоя всю неделю, усилилось. Мне захотелось оказаться дома как можно быстрее.

Самолет приземлился вовремя. Водитель уже встречал меня в аэропорту. Невероятно, но мое нетерпение росло с каждой минутой. Мой отъезд продлился слишком долго, мне хотелось обнять детей, пообщаться с Дэнисом. И даже мытье посуды, стирка, чистка ковров и уборка постелей не вызывали уже во мне чувства стойкой ненависти. Дом виделся мне тихой надежной гаванью, куда я мечтала вернуться.

Я подъехала к дому в половине шестого, как и обещала детям. И очень удивилась, не встретив во дворе Джонни, висящего на перилах крыльца, Кикит, прыгающую в «классики» на плавно изгибающейся дорожке. На улице было тепло и еще не стемнело. Скорее всего, Дэнис позвал детей со двора еще полчаса назад. Я знала, что он дома, потому что заметила его машину на стоянке. Волоча за собой дорожную сумку, я подошла к входной двери и, к своему удивлению, обнаружила, что она заперта. Обычно тот, кто приезжал домой раньше, оставлял дверь открытой, чтобы дети могли свободно выходить на улицу до наступления сумерек.

— Эй, есть кто живой? — крикнула я, войдя в темный холл.

Я ожидала услышать восторженные вопли, которые после каждого моего возвращения сыпались на меня радужным фейерверком из кухни или со второго этажа, но в доме стояла гробовая тишина, и это окончательно выбило меня из колеи. На нижних ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, не было ни обуви, ни рюкзаков, ни свитеров, ни прочих вещей, которые обычно скапливались там за время моего отъезда. Кругом царила идеальная чистота.

— Эй, ребята, я дома!

— Я слышу, — произнес Дэнис, появившись из соседней комнаты. В руках он держал виски со льдом. Похоже, он еще не начинал пить: его взгляд был ясным и холодным.

Материнским ли инстинктом, человеческим ли, не знаю, но я почувствовала приближающуюся беду.

— Что произошло? — воскликнула я, ощущая, как все внутри сжимается от страха — Кикит заболела, Джонни поранился, Конни умерла. — Что произошло? — повторила я уже шепотом.

Дэнис прислонился к двери и начал маленькими глотками пить виски. Когда он снова взглянул на меня, выражение его лица показалось мне странным.

— Что-то с мамой?

Он покачал головой.

— С детьми?

— С ними все в порядке.

— Но где же они?

— В доме моих родителей.

Родители Дэниса жили под Нью-Гемпширом, в тридцати минутах езды отсюда. Я могла понять, что они помогали Дэнису заниматься детьми, пока меня не было, но не в день же моего приезда. Джонни и Кикит так же страстно мечтали увидеть меня, как и я их.

— Мне поехать забрать их?

— Нет. — Тон его голоса показался мне таким же странным, как и выражение лица, более холодным и более жестким, чем обычно.

Внезапное воспоминание о другом споре, который произошел между нами несколько месяцев назад, озарило мою память. Поначалу мы с жаром что-то доказывали друг другу, а затем Дэнис стал таким же холодным и жестким, как и сейчас, и предложил расстаться.

— Почему нет? — спросила я уже более спокойно.