Джуди Джексон - Перед свадьбой

Когда Райану исполнилось восемнадцать, женщина обнаружила, что обретенный опыт он использует для того, чтобы усилить свое влияние в ее организации, и выставила его за порог. Райан ушел без особого шума. Он уже истратил восемь из своих девяти жизней и начинал опасаться, что его везение иссякает. Райан уехал настолько далеко, насколько позволили наличные бывшей хозяйки, и полугодом позже обосновался в Ванкувере. Лишь трезвое знание собственных сил и решимость, помноженная на расчет, помогли ему подняться на вершину, которой он достиг.

От мелкого преступника до удачливого бизнесмена.

Сумеет ли он жить в ладу с самим собой, если не попытается устроить жизнь этой малышки счастливее, чем выдалась его собственная? Он понятия не имел, что такое растить ребенка, но можно ведь хотя бы попытаться.

— Согласен! — Райан резко повернулся от окна и оказался лицом к лицу с адвокатом.

— Прошу прощения?..

— Я приму опеку над дочерью Рона. Как, вы сказали, ее зовут?

— Даньелл.

— Даньелл, — повторил Райан. Мгновение он сидел молча, затем сильным толчком отодвинул кресло от стола и встал. — Привезите ее через три недели. Я скажу секретарше, чтобы за это время приготовили все…

— Извините, мистер Маклеод, но это невозможно.

— Невозможно? Что вы хотите этим сказать? Должно быть возможно. Мне нужно время, чтобы по-новому организовать свою жизнь. Скажите моей секретарше, где живет Даньелл, и Холли позаботится обо всем.

— Она за дверью. В вашей приемной.

— Разумеется, а где же ей еще быть? Там стоит ее стол. А теперь, если не возражаете… у меня чертовски много дел.

— Извините, я, кажется, не совсем ясно выразился. В приемной Даньелл.

— В приемной? Как, уже? — Райан рухнул в кресло и прикрыл ладонью глаза. — Черт побери, что же мне теперь делать?

Несколько минут Бекки позволила себе наслаждаться покоем Сиреневого дома, затем с усилием отлепилась от дощатой двери и, обогнув изящную винтовую лестницу, шагнула в арочный проем комнаты для игр.

— Ой, миссис Хансен! Что это с вами стряслось?

— Кошмарный вид, верно? — Бекки улыбнулась Энн, старшекласснице, которая присматривала за детьми. — Садилась в машину, и меня обрызгал грузовик.

Дети целиком погрузились в настольную игру, разложенную посреди старого ковра. Выцветший и потертый, этот персидский ковер, тем не менее, оставался самым уютным местечком на полу из твердой древесины. Пятилетний Никки, восседавший на коленях у Энн, помахал матери ручонкой. Сара, восьмилетняя дочь Бекки, пробормотала «Привет!», но головы не подняла.

— Надеюсь, мам, это случилось хотя бы после похода в банк? Вид у тебя ужасный. — Майк, в свои двенадцать уже старавшийся быть главой семьи, поднялся на колени и с волнением ожидал ответа.

— Да, уже после.

Никки принялся подпрыгивать на руках у Энн.

— Мамочка, а мы с Энн партнеры, и мы выигрываем!

— Замечательно. Вот твои деньги, Энн. — Бекки положила плату на стол.

— Спасибо, миссис Хансен. Я еще побуду, пока не доиграем, ладно?

Бекки глянула в окно, на дом Энн, стоявший на другой стороне улицы.

— А твоя мама не будет против?

— Ничуточки. Я ей позвоню.

— Я хочу принять душ. Пожалуйста, Майк, возьми в гараже старые полотенца и протри как следует салон машины.

— Ладно, но только потому, что я все равно проигрываю.

Майк вскочил и выбежал из комнаты одновременно с матерью.

Зайдя за угол, где дети уже не могли видеть ее, Бекки ссутулилась и, потирая ладонью затылок, поплелась вверх по лестнице. Она распахнула дверь в спальню, убежище, которое сотворила для себя на втором этаже башни, после того как ее бросил Эрик.

В этой комнате Бекки дала полную волю своей любви к Сиреневому дому. Стены обиты шпалерами с изображением пышно цветущей сирени. Лампы в матерчатых абажурах с шелковой бахромой источали розоватое сияние. Повсюду вперемешку с изящными хрупкими флаконами духов стояли портреты ее родных в старинных рамках. Постельное белье на высокой кровати было отделано ручными кружевами цвета слоновой кости.

Камин, находившийся в углу комнаты, никогда не использовался, и Бекки наполнила его просторный зев охапками засушенных цветов, время от времени освежая их тонкий запах смесью ароматических масел. Почетное место на каминной полке занимала поблекшая фотография бабушки и Эмили, снятая в день их первого бала. Две девушки в длинных белых платьях и кружевных широкополых шляпах смеялись в объектив, держась за руки. За их спиной возвышался Сиреневый дом во всем блеске своего расцвета.

Бекки захлопнула дверь и остановилась около кровати. Наконец она глубоко вздохнула. Покой, в котором она так нуждалась и который неизменно ощущала в этой комнате, сегодня так и не приходил.

В ванной Бекки содрала с себя прилипшее к телу платье, швырнула его в корзину с грязным бельем, отправила туда же колготки и нижнее белье и захлопнула крышку. В ожидании, пока наполнится ванна, Бекки завернулась в полотенце. Привалившись к выложенной плитками стене, она молча ждала, чувствуя, как по лицу побежали слезы. Страх и отчаяние терзали ее.

Если она заплатит — нет, когда она заплатит громадную сумму по закладной, — на ее счете останется только восемьдесят шесть долларов и пятьдесят два цента. На эти деньги им придется протянуть до конца месяца, когда должен прийти чек из газеты. Как она прокормит свое семейство? Где они будут жить, если банк отберет дом?

— Чтоб ты сдох, Эрик!

Собственный голос отозвался эхом в ушах Бекки. Поливать руганью бывшего муженька было так приятно, что она повторила эти четыре слова дважды. Почему он исчез? Куда подевался? Собирается ли вообще платить по закладной или поступит так же, как поступил с выплатой алиментов на детей?

Мысль об алиментах вызвала у Бекки приступ застарелой боли. Она позволила себе ненадолго задержаться на этом воспоминании. Так человек осторожно пробует языком больной зуб, проверяя, сильно ли он ноет. И даже сейчас, когда минуло почти шесть лет, она скорчилась от боли.

Прижимаясь к холодным плиткам, она соскользнула на пол, присев на корточки, и мучительные рыдания сотрясли ее тело. Шум льющейся воды вторил стуку ее сердца, отдаваясь пульсирующей болью в висках. Обеими руками Бекки обхватила живот, силясь унять горестные слезы. До чего же она устала от одиночества! Некому разделять с ней унылые вечерние часы, когда дети уже улеглись спать, или безмерную опустошенность рождественского утра. Некому утешить ее и позаботиться о ней, только о ней.

Порой — не слишком часто, но все же иногда — Бекки мечтала, чтобы в ее жизни наконец появился мужчина, который поддержал бы ее в долгие часы ночного одиночества.

— Мам? Ты скоро? Пора ужинать.