Дуглас Кеннеди - В погоне за счастьем

Не смотри на меня с таким укором, — сказала Мег. — Я предлагала Розелле свою помощь.

Я имела в виду твою сигарету, — сказала я.

Мне не мешает, — заверила Розелла.

Мама ненавидела табачный дым, — сказала я.

Отодвинув стул, я села, потянулась к пачке «Мерите», выбила себе сигарету и закурила. Мег удивленно взглянула на меня.

Может, передать молнией в «Рейтер»? — сказала она. — Или в Си~эн-эн?

Расхохотавшись, я выпустила целый клуб дыма:

Раз или два в году я балую себя. По особым случаям. Ну, вроде того, когда Мэтт объявил о своем уходе. Или когда мама позвонила мне в апреле, сообщив, что ложится в госпиталь на обследование, но уверена, что ничего страшного…

Мег налила в стакан щедрую порцию виски и подвинула его мне:

До дна, дорогая.

Я послушно выполнила ее команду.

Почему бы тебе не пойти вместе с тетей, — предложила Розелла. — Я закончу здесь сама.

Я остаюсь, — сказала я.

Глупо, — заметила Мег. — Кстати, я вчера обналичила свой чек соцстраховки, так что теперь я при деньгах, и страшно хочется чего-то холестеринового… вроде бифштекса. Как ты смотришь на то, чтобы я заказала нам столик в «Смит и Волленски»? Ты когда-нибудь видела, какими дозами там подают мартини? Емкости размером с аквариум для золотых рыбок.

Побереги свои деньги. Сегодня ночью я останусь здесь.

Мег и Розелла обменялись встревоженными взглядами.

Что ты имеешь в виду?

То, что собираюсь остаться здесь ночевать.

Ну это уж совсем ни к чему, — сказала Розелла.

Хочешь добить себя окончательно? — добавила Мег.

Это решено. Я буду ночевать здесь.

Что ж, тогда и я останусь, — сказала Мег.

Нет, ты не останешься. Я хочу побыть одна.

Но это безумие, — возмутилась Мег.

Послушайся тети, — сказала Розелла. — Оставаться здесь одной на всю ночь… это плохая мысль.

Я справлюсь.

Не будь такой самоуверенной, — сказала Мег.

Но разубедить меня было невозможно. Я расплатилась с Розеллой (она не хотела брать дополнительный платы, но я все-таки впихнула ей стодолларовую бумажку и наотрез отказалась забирать ее обратно) и часам к пяти наконец выпроводила Мег. Мы обе были навеселе, потому что я не отставала от нее, опрокидывая рюмку за рюмкой… и уже где-то после четвертой сбилась со счету.

Знаешь, Кейти, — сказала она, когда я помогала ей надеть пальто, — я все-таки думаю, что ты мазохистка.

Спасибо за столь откровенную оценку моих слабостей.

Ты знаешь, что я имею в виду. Оставаться одной в квартире покойной матери — хуже не придумаешь. Но ты делаешь именно это. И меня это просто бесит.

Я просто хочу побыть одна. Здесь . Пока ничего отсюда не вывезли. Неужели ты не можешь этого понять?

Конечно, могу. Точно так же, как понимаю, что такое мазохизм.

Ты мне сейчас напоминаешь Мэтта. Он всегда говорил, что у меня настоящий талант быть несчастной.

К черту этого придурка-карьериста. Тем более что он доказал свой талант приносить несчастье.

Может, он и прав. Иногда я думаю…

Я замолчала, мне вдруг расхотелось произносить вслух свою мысль. Но Мег потребовала:

Ну-ка давай выкладывай, что ты там думаешь.

Я не знаю. Иногда мне кажется, что я все неправильно воспринимаю.

Мег закатила глаза:

Добро пожаловать в ряды простых смертных, дорогая.

Ты знаешь, о чем я.

Нет. На самом деле я не знаю. Ты успешна во всем, что ты делаешь, у тебя замечательный ребенок…

Лучший ребенок.

Мег поджала губы, и легкая тень грусти легла на ее лицо. Хотя она редко говорила об этом, я знала, что бездетность всегда была ее тайной болью. И я помнила, что она сказала, когда я объявила ей о своей беременности: «Поверь мне на слово. Хоть я и не вышла замуж, но у меня никогда не было недостатка в мужиках. И большинство из них — никчемные слабаки и мерзавцы, которые шарахаются от тебя, когда видят, что ты независимая баба. Единственное благо, что может дать тебе мужчина, — это ребенок».

«Тогда почему ты не воспользовалась этим и не родила?»

«Потому что тогда, в пятидесятые и шестидесятые — когда я это еще могла сделать, — быть матерью-одиночкой считалось дикостью, равносильной поддержке космической программы русских. Незамужняя мать тотчас получала клеймо изгоя — а у меня просто не хватило смелости противостоять общественному мнению. Наверное, в душе я все-таки трусиха».

«Вот уж кем бы ни назвала тебя, так это трусихой. Если уж зашел разговор, так в нашей семье трусихой всегда была я».

«Ты вышла замуж. Ждешь ребенка. И по мне, так это очень смелый поступок».

Она сразу же сменила тему разговора. Больше мы никогда не говорили об этом. Тоска по детям проскальзывала у нее лишь в такие моменты, как сейчас, — когда упоминание об Этане вызывало грусть, которую она тут же заливала алкоголем.

Чертовски верно замечено, он лучший ребенок, — сказала она. — И плевать, что брак оказался неудачным. Зато посмотри, что ты из него вынесла.

Я знаю…

Так чего же тогда расстраиваться?

О господи… да я просто не знаю, как объяснить это неопределенное и в то же время разрушительное чувство — растущее недовольство собой и местом, которое ты занимаешь в жизни.

Но я была слишком усталой — и слишком пьяной, — чтобы ввязываться в беседу. Поэтому я просто кивнула головой в знак согласия и сказала:

Я поняла тебя, Мег.

Очень плохо, что твоя мать не воспитала тебя католичкой. Из тебя получилась бы настоящая кающаяся грешница.

Мы спустились вниз на лифте. Мег взяла меня под руку и повисла на мне. Консьерж вызвал для нас такси. Он распахнул дверцу, и я помогла Мег сесть в машину.

Надеюсь, виски вырубит тебя, — сказала она, — потому что мне совсем не хочется, чтобы ты сидела там и думала, думала, думала…

Не вижу ничего плохого в том, чтобы думать.

Это опасно для твоего здоровья. — Она схватила меня за руку. — Позвони мне завтра — когда выйдешь из сумрака. Обещаешь?

Да. Обещаю.

Она посмотрела мне в глаза.

Ты мой ребенок, — сказала она.

Я поднялась наверх. Какое-то время я стояла перед дверью квартиры, не решаясь войти. И лишь когда волнение улеглось, переступила порог.

Тишина в квартире была пугающей. Моей первой мыслью было бежать отсюда. Но я заставила себя пройти на кухню и убрать оставшуюся посуду. Я два раза протерла стол, потом принялась за буфет. Достав банку с чистящим порошком «Комет», я хорошенько отдраила мойку. Прошлась по комнатам с баллончиком спрея для мебели, отполировала все деревянные поверхности. Зашла в ванную. Я заставляла себя не замечать ободранных обоев и сырых пятен на потолке. Вооружившись ершиком, я принялась за работу, Отдраив унитаз, я переключилась на ванну, на которую потратила минут пятнадцать, но так и не сумела избавиться от въевшейся ржавчины вокруг сливного отверстия. Раковина оказалась еще более ржавой. С маниакальным упорством я продолжала скоблить ее… начисто позабыв о том, что занимаюсь уборкой в своем шикарном черном костюме (неоправданно дорогой и ужасно стильной двойке от «Армани», которой Мэтт поразил меня пять лет назад на Рождество; позже я поняла, что этим подарком он просто хотел искупить свою вину, поскольку уже второго января он преподнес мне новый сюрприз, объявив, что у него роман с некоей Блэр Бентли, а потому он решил развестись со мной, и желательно немедленно.