Юна-Мари Паркер - Богачи

Однажды утром медсестра внесла в палату к Гарри огромный букет прекрасных алых роз и передала ему записку: «Милый Гарри, я молилась о твоем выздоровлении и счастлива, что молитвы мои услышаны. Надеюсь, что скоро мы снова будем вместе. С преданной любовью, Элизабет».

Гарри спрятал записку в тумбочку, а когда Морган пришла и поинтересовалась, от кого эти розы, небрежно ответил:

— От двоюродной сестры отца. Очень мило с ее стороны, правда? Ведь мы не виделись целую вечность.

В тот день Морган оставалась у него недолго, и Гарри был рад этому. Ему о многом хотелось подумать. Прежде чем он выйдет за пределы больничных стен, необходимо самому себе сказать правду и на что-то решиться.

Заявление для прессы, которое сделал Джо Калвин, было встречено с изрядной долей скептицизма и получило слабое освещение на страницах газет. Однако эта история вызвала широкий интерес в обществе к проблеме искусственного зачатия. На телеэкраны Англии вышла целая серия документальных передач, посвященных этой теме. Писатели и публицисты занялись исследованием ее морально-этических аспектов. Агентства, предоставляющие такого рода услуги, были взяты под строгий государственный контроль. В палате общин состоялись прения, следствием которых стало изменение в законодательстве.

Морган с ожесточением воспринимала появление каждой новой газетной статьи, любое упоминание о том, что произошло. Теперь она молилась лишь о том, чтобы к моменту, когда Гарри выпишется из клиники, скандал, разгоревшийся вокруг нее, забылся, страсти утихли, а пресса нашла очередную жертву и принялась бы ее терзать на потеху публике.

Она уволила миссис Монро с выходным пособием в размере трехмесячного жалованья и наняла вместо нее приветливую молодую особу, овдовевшую всего год назад. Мак-Гилливери и няня Дэвида сразу нашли с ней общий язык, да и остальные слуги приняли ее без труда. Теперь в замке царила не такая мрачная атмосфера, как при прежней экономке. Морган решительнее, чем когда бы то ни было, настроилась на сохранение своего домашнего очага.

Тиффани сидела одна в полумраке гостиной в квартире родителей и ждала возвращения Джо. Часы пробили полночь. Слуги давно легли спать, и в доме было тихо, если не считать отдаленного шума городского транспорта, доносящегося через приоткрытое окно. Время от времени взвывала полицейская сирена, или на бешеной скорости проносился мотоцикл без глушителя. Ночь была тихая и звездная, как будто созданная для любви.

Тиффани не плакала, слезы давно высохли на ее щеках. Но в груди то и дело поднималась волна горечи, накатывающая на готовое разорваться от боли сердце. Было далеко за полночь, когда она услышала, как Джо отпирает входную дверь своим ключом.

— Папа…

— Тиффани! — воскликнул он в крайнем изумлении, щелкнув выключателем. Яркий свет хрустальной люстры залил гостиную и ослепил Тиффани. Ее покрасневшие от слез глаза не сразу к нему привыкли и первое время беспомощно моргали. — Что ты здесь делаешь? Ты что, общалась с Сигом?

— Нет, Сиг тут ни при чем. Мне пришлось уйти из дома… — ее голос дрогнул.

— Боже, что стряслось? Нет, не говори. Сперва тебе необходимо выпить. — Джо достал из бара два бокала и бутылку виски. Тиффани как нарочно сегодня целый день не шла у него из головы. — А теперь рассказывай. Ты что, поссорилась с Акселом? — спросил он, протягивая ей бокал.

— Мы не ссорились, папа. Я просто велела ему собрать вещи и уйти. Можно я останусь у тебя на ночь? Я не могу вернуться к себе, пока не буду уверена в том, что его там уже нет.

Тиффани сделала большой глоток виски и почувствовала, как приятное тепло разливается по ее телу.

— Неужели так серьезно?… Нет, конечно, ты можешь остаться — это твой дом. Но послушай, Тифф… — Джо присел на подлокотник дивана, и его ноги едва доставали до пола. — Может быть, ты просто погорячилась? Я имею в виду… а что именно произошло? Ты застукала его в клубе с какой-нибудь красоткой?

Тиффани переменилась в лице и вскочила, полыхая праведным гневом.

— Я застукала его в постели с мужчиной! — крикнула она. — А теперь скажи, погорячилась я или нет? Они занимались любовью в моем доме… на софе в гостиной. — Эта мерзкая сцена снова предстала у нее перед глазами: Аксел, возбужденный и вспотевший от усилий, кокетливо улыбающийся юноша… — Я вошла, а они были там… Аксел не знал, что я вернусь домой так рано. Я оставила ему сообщение на автоответчике… — Она запнулась, и тихий крик отчаяния, предвещающий начало истерики, вырвался у нее из груди.

Джо неторопливо поднялся, поставил бокал на стол, потом подошел к Тиффани и со всего маху ударил ее по щеке. Через минуту он крепко сжимал ее в объятиях и ласково гладил по волосам, как не делал с тех пор, когда она была совсем малышкой.

— Прости меня, доченька. Я должен был так поступить, — сказал он, взяв ее обеими руками за голову и целуя в покрасневшую, распухшую щеку.

Тиффани не могла вспомнить, как ни старалась, когда отец в последний раз называл ее «доченькой».

После бессонной ночи — Тиффани и Джо проговорили до рассвета, до тех пор, пока из-за небоскребов Манхэттена не показался первый лучик восходящего солнца, — она приняла душ и отправилась к себе домой. Джо в это время уже крепко спал. Накануне у него выдался невероятно трудный и долгий день.

Меланхолическая атмосфера, свойственная городу в часы рассвета, передалась и Тиффани, найдя в ее душе благодатную почву. Манхэттен погрузился в печаль и уныние вместе с ней. Серые и пустынные улицы, по тротуарам которых ветерок гонял обрывки вчерашних газет, как будто противились солнцу, мечтая о возвращении ночного мрака. Тиффани взяла такси и по дороге домой размышляла о том, как ей жить дальше.

Очевидно, что она оказалась в полосе неудач — этот брак стал ее третьей по счету серьезной ошибкой за последние два года. Когда же придет конец этой черной полосе? Хватит ли у нее сил дождаться светлой, которая непременно наступит? Сначала Хант, потом маленький Дэвид, теперь Аксел. Возможно, ей на роду написано быть несчастной в любви. Наверное, она привлекает как раз тех мужчин, которых не умеет удержать. Тиффани не любила копаться в своей душе и никогда раньше не занималась самоанализом — вероятно, пришло время сделать это. А вдруг она сама внушила себе, что должна непременно быть несчастной? Что, если она хочет этого и, будучи от природы лишенной самоуважения, подсознательно тянется к мужчинам, которые в конце концов оскорбят и унизят ее?

Но ведь это абсурд! В отношении Ханта это еще могло оказаться правдой, но никак не в случае с Акселом. Он был красивым, умным и сильным мужчиной, без малейшего налета гомосексуальности. Как можно было догадаться о его тайном пороке? И тем не менее она должна была это сделать. Шестилетний опыт работы в театре и на телевидении не мог не подсказать ей, что что-то неладно. Так, наверное, и было, просто она не хотела замечать очевидного и обманывала себя. Почему? Вероятно, ей требовалось наказать себя за то, что случилось много лет назад, в далеком-далеком прошлом? Тиффани встряхнулась и закрыла глаза. Нет, в такую рань нельзя принимать серьезных решений, тем более после того, как не поспишь сутки.