Андрей Матвеев - Летучий голландец

Ночной портье вызвал секьюрити, те скрутили ревнивца и вызвали полицию. Вера была в местной больнице, ее приятель торчал в зиндане, а черный чувак, возникший в полуденный час прямо перед Бананом, будто вознесшийся из глубин пресловутого Аравийского моря, хитро ухмылялся и потряхивал цепями, как в давешнем бредовом сне, и Максим вдруг с необъяснимой тоской понял, что строчки, небрежно накарябанные на конверте, действительно про его родную сестру, ту самую Мартышку, которую он не видел уже много-много лет, а этот обритый наголо тип — не кто иной, как исчезнувший в невнятно давнем сентябре возлюбленный сестры и его друг Палтус; какими путями все это пришло в голову Банану — сказать трудно.

Но — пришло.

Он вернулся в номер, достал из сумки конверт и перечитал написанное.

Он думал про надпись весь остаток дня, она снилась ему и ночью, Банан никак не мог вспомнить нечто очень важное, что предшествовало этим строчкам и что черный бугай упорно втолковывал ему, но он забыл это, отрубился, не удержал в голове, а без тех строчек эти были абсолютно непонятны, и оставалось одно — вернувшись домой, лететь к сестре.

По крайней мере, так проще заглушить откуда-то взявшуюся ноющую боль, которую минувшей ночью помогла утолить рыжеволосая дамочка, чья судьба на миг пересеклась с судьбой Максима, но они расстались и больше никогда не увидятся, и никогда больше Банан не окунется в теплые воды Аравийского моря у побережья маленького курортного городка Хар-Факкан, или Карфакан, но что-то все же изменилось в результате этой их встречи, будто Вера пробудила в нем нечто, спавшее долгие-долгие годы.

Рано утром, отправляясь в аэропорт Фуджейры, он опять лицом к лицу столкнулся со странным носатым типом.

Максим вспомнил Веру и внезапно принюхался.

От носатого отчетливо пахло бедой.

Еще ночью, в аэропорту, Максиму показалось, что жару он привез с собой.

Было душно и влажно, и откуда-то взялись комары.

Дома они донимали его весь остаток ночи и исчезли с ранним июньским рассветом, но он так и не смог заснуть как следует, вставал покурить, опять ложился и ворочался с боку на бок, время от времени проваливаясь в скоротечный сон.

Но ближе к семи его все же сморило, и он оказался спеленут странной, иллюзорной, навязчивой мглой, изредка наполняющейся то ли грозовыми раскатами, то ли выкриками: глуховатый и очень далекий голос называл его не по имени, а нелепым детским прозвищем — Банан.

Проснулся Максим в десять — во сне отчаянно заболела голова.

Открыл балконную дверь — воздух был все так же душен и влажен, без малейшего намека на свежесть.

Максим, выпив таблетку баралгина, принялся варить кофе.

И думать о том, как быть с конвертом на дне дорожной сумки.

Необходимо увидеться с сестрой и спросить у нее.

Про белый халат — вроде бы когда-то у нее действительно был такой.

Вера все еще лежала в эмиратской больнице; интересно, кто оплатит счет за лечение?

Он бы не смог, даже если бы захотел, — деньги грузного разойдутся на долги, а еще надо заплатить за квартиру. Хозяйка квартиры звонила перед отъездом. За несколько минут до того, как Максим поехал к хозяйке добермана.

А та сказала, что у него красивые плечи.

И попросила позвонить, когда он вернется.

Он вернулся, баралгин и кофе подействовали, мгла пропала, боль мало-помалу унялась.

«Хотя это, наверное, противно!» — подумал Банан, вспоминая откровенно немолодое лицо хозяйки добермана и ее большую, туго обтянутую черной блузкой грудь.

Но в любом случае ему уже сегодня надо отдать долги и расплатиться за жилье, останется совсем мизер.

Он налил себе еще кофе и посмотрел на телефон.

Потом взял сигарету и машинально начал мять, пока та не сломалась.

Взял вторую, закурил и поднял трубку.

Хозяйка добермана уже была на работе.

— Это я, — сказал Максим. — Я вернулся!

— Кто — я? — недовольно переспросила хозяйка.

— Банан! — ответил он и услышал, как она задышала.

«Сейчас она скажет — зайка…» — весело подумал Максим.

— Как я рада, зайка! — сказала она, и он чуть не поперхнулся дымом.

— Ты не заедешь? — спросила она.

Максим спросил, когда, и услышал, что лучше ближе к вечеру, где-нибудь в половине седьмого, в семь она уже закроется и освободится.

Он положил трубку.

Белый халатик не давал ему покоя.

Если что-то происходит, надо понять — зачем.

Он позвонил квартирной хозяйке и спросил, как лучше передать деньги.

Затем созвонился с теми, кому был должен, и договорился о встрече.

Как раз в шесть, за полчаса до свидания.

В зоомагазине, который принадлежал хозяйке добермана.

Он опять забыл, как ее зовут.

То ли Елена Игоревна, то ли Ирина Юрьевна.

Надо посмотреть в записной книжке на букву «с» — «собаки».

На букву «с» значилось одно женское имя — Ирина. Почему-то без отчества.

Банан недобро ухмыльнулся и подумал, какое он временами все же дерьмо.

Затем допил уже остывший кофе и пошел в душ: день предстоял нелегкий, а потом, он надеялся, что уже этой ночью вылетит к сестре.

На всякий случай позвонил в кассу, выяснил номер рейса и есть ли билеты.

Рейс вылетал в полночь, билеты были.

Оставалась малость, но с этой малостью предстояло повозиться.

В четыре часа Максим надел черную майку и светлые, блекло-голубые джинсы, нацепил на нос темные очки и вышел из дому.

Парило, июньское небо странно выгнулось, косяками ползли белесоватые, зачем-то уже начинающие темнеть облака.

В пять он передал деньги, подождав хозяйку квартиры у крутящихся дверей высокого офисного здания.

В шесть передал еще деньги, уже в ином количестве, тем двоим, что дожидались его у весело струящегося фонтана. Они мягко заулыбались, пересчитывая мятые зеленые купюры — грузный предпочитал расплачиваться потертыми банкнотами.

Белесоватые облака превратились в темную гряду, низко нависшую над городом.

Вход в зоомагазин был не с улицы, а из уютного тенистого парка, и Банану пришлось пересечь две аллеи, прежде чем он вбежал в приоткрытую дверь, ускользнув от начинающегося дождя.

Узкая лестница на второй этаж, по ней спускается мамаша с ребенком.

Банан притормаживает, дитё весело щебечет, принимая к себе какую-то мелкую тварь.

— Дождь! — изумленно восклицает мамаша, хлопает зонтик, и они исчезают.