Андрей Матвеев - Летучий голландец

Максиму не повезло — в Таиланд он попал под конец сезона дождей, хотя тропические ливни отличаются удивительным свойством: бурно начавшись, так же бурно прерваться на время, чтобы потом полить с той же силой и опять внезапно закончиться, вот только небо остается постоянно затянутым серой ряской, на которой периодически возникают неправдоподобно-черные болотные кочки.

Что не мешает солнцу палить сквозь тучи, и ни низкое затянутое небо, ни дожди не могут ослабить этой влажной, сумасбродной, тропической жары.

Над рисовыми полями курился туман, сквозь него темными шахматными фигурками проявлялись угрюмые буйволы с покорно склоненными головами.

Банан дремал, цепляясь порою глазами сквозь некрепкий сон то за очередного буйвола, то за внезапно возникшую и так же мгновенно пропавшую за окном плантацию ананасов, рядом с которой, у самой обочины дороги, стоящий под зонтом таец ждал, пока кто-нибудь не притормозит и не купит парочку плодов. Точно так же летом и осенью на всех дорогах России торгуют клубникой, вишней, яблоками, крыжовником и иными садовыми дарами.

Но Максим не думал об этом, рисовые поля и ананасовые плантации продолжали мелькать за окном до тех пор, пока автобус не свернул наконец к Паттайе, будто нырнув в еще более влажный — к крепкому дождевому бульону примешались морские испарения — воздух, отчего возникший город показался ему расплывчатым, смазанным, будто небрежно нарисованным растекающейся тушью прямо на автобусном стекле.

Банан попытался разглядеть сквозь рисунок море. Временами что-то такое же серое, как небо, мелькало за стеклом, потом вновь появлялись дома, и оно исчезало, чтобы возникнуть опять уже не серым, а темно-синим, с ошметками черного — это сквозь тучи пробилось солнце. Автобус сделал первую остановку, и Максим решил, что выйдет на следующей, тем более, что опытный австрийский повар не советовал ехать до автовокзала.

И еще он дал ему пару следующих дельных советов: остановиться лучше в простеньком guest hous'e, но чтобы в комнате обязательно был вентилятор, — это «а». И «б»: ничего не есть с уличных лотков, а лучше выбирать те места, где пусть немного, но попахивает европейцами.

Вот только не объяснил — как это.

Автобус опять начал притормаживать. Банан подхватил из сетки сумку, презентованную ему последней женой Джорджа, дамой средних лет с мелированными прядями, и — вслед за парой молодых европейски «рюкзачников» — вышел из подмороженного кондиционированного салона в хлюпающий влагой, совершенно чуждый и такой непривычный ему мир.

Он не знал, где он сейчас, на какой улице, в каком районе.

У него не было карты, да если бы и была, то все равно невозможно в первые же минуты разобраться где ты находишься, пусть надписи на английском вид ны так же отчетливо, как и сделанные на тайском, и хорошо заметен указатель со стрелочкой:

Walking Street.

Но Максим пошел в противоположную сторону — по направлению к морю, к Сиамскому заливу, в сторону Джомтьена. «Рюкзачники» растворились в противоположном направлении, и больше Максим их никогда не видел.

Найти приемлемый guest house оказалось несложно.

Таблички, написанные от руки, клочки бумаги на затянутых жалюзи окнах первых этажей — везде предлагали угол, и Банан, утомившись от самого себя и бесцельного долгого пути, открыл первую приглянувшуюся дверь и быстро сговорился о цене в 150 бат за ночь — часть поварских денег он поменял еще в Донг-Мыанге, теперь у него были две серых купюры по тысяче бат, две светло-фиолетовых по пятьсот, пять сотенных красных бумажек и три синих, по пятьдесят. Он сразу заплатил за одну ночь и — соответственно — половину этого и часть следующего дня, прошел в отведенную ему комнату, маленькую, но с вентилятором, который томно вращался под потолком, гоня не столько прохладу, сколько размазывая по углам липкую жару, загоняя ее под простенькую кровать на бамбуковом каркасе, на которую Максим бросил сумку и уселся сам, абсолютно не понимая, зачем он оказался здесь и как это вышло.

На улице снова пошел дождь, сильный, бьющий струями в окно.

Райский угол казался совсем не райским. Рубашка на Банане была мокрой, сам он обливался потом, хотелось одного — поскорее вымыться.

Душ находился в коридоре, как и туалет. В туалете он увидел ползущего по стене большого черного таракана, больше похожего на мутанта из дурацких американских фильмов. Хорошо еще, что тот не стал склабиться, а лениво скрылся под унитазом. Банан нажал на смыв и полез в душ.

Облегчения это не принесло, он уже настолько пропитался влагой, что та сочилась из пор, влага внутри, влага снаружи… Максим вытерся, оделся и решил, что надо выйти на улицу, может, хоть тогда он поймет, отчего Георг насильно выпроводил его в тот конец света, где наконец-то ему и предстоит найти то ли счастье, то ли — как и положено пребывающему в стране, официально придерживающейся буддистской религии, — нирвану.

Но пока ни счастья, ни нирваны, хорошо хоть, что Дождь снова затих. Максим вышел на улицу — клубились тропические сумерки, сквозь желеобразный воздух тут и там мерцали огни рекламы. Банан повеселел, захотелось есть, и он пошел, шаря глазами по сторонам, в поисках чего-нибудь с запахом европейцев.

Но вокруг царили другие запахи — пахло подгоревшим маслом, на котором стоящие под грязно-серыми навесами тайки и тайцы прямо на открытых жаровнях готовили бесчисленных и невнятных гадов круто приправленных такими же бесчисленными и невнятными специями.

А еще пахло канализацией и — временами — морем которое было там, за спиной. Он углубился в паутину улочек и переулочков, пробирался между жаровнями и навесами, отмахивался от нежных и певучих окликов. Вновь стало накрапывать, под дождем он дошел до Walking Street. Неподалеку горела неоновая вывеска, обещающая сказочный sea food. Банан попробовал воздух — к ставшей привычной смеси канализации, моря и дождя прибилась струя чего-то экзотического, так что он смело вошел под большой навес и жутко обрадовался, увидев, что за одним из столиков сидят люди с белыми, пусть и обгоревшими до невменяемой красноты, лицами.

Через десяток метров от «Sea Food Laguna» — так именовалось местечко, куда забрел Банан, — зажглась вывеска над заведением с завлекательным названием:

«Daniel's White Tapir A GoGo».

Что приблизительно можно перевести, как стриптиз-бар «Даниэлевский белый тапир».

Или «Белый тапир Даниэля. Стрип-бар».

Работает с шести вечера до шести утра.

Не чета, конечно, таким местам, как «Planet Rock», «Rodeo Girls» или «Cotton Club», где от немцев, австралийцев, шведов и американцев не продохнуть даже в сезон дождей, не говоря уже о периоде с ноября по апрель, когда тоскующие мужские сердца жаждут как местного солнца, так и местных развлечений, но Даниэль может быть доволен.