Анна Бабяшкина - Мне тебя надо

— Ну хоть один вменяемый человек!

— И интервью давать тоже не стоит, — продолжила Олеся, но очень мягко. Ей тоже не хотелось снова ссориться. Поэтому она не настаивала.

Интервью я дал.

В течение следующей недели я дал еще несколько интервью. Я ожидал, что скоро меня начнут узнавать на улицах. Я расценивал это скорее как неизбежное неудобство, чем как fun. К сожалению, если ты хочешь донести какую-то мысль, то приходится жертвовать частью личного пространства. Я был готов к такому повороту. Но нет, на улицах на меня пока никто не оглядывался. Зато ближайшее окружение — коллеги, даже кое-кто из одноклассников, однокурсников отметились в моей электронной почте сообщениями вида: «Привет, видел тут про тебя в газете. Это и правда ты?!»

Я не был уверен в том, что мое руководство правильно поймет меня. Но оно как будто не замечало моей социальной активности. А может, и правда не замечало ее? Как выяснилось, пока мы с Васей торчали в Краснодаре, в центральном офисе подготавливались потрясения . Но мы их обнаружили только через две недели, когда вернулись в Москву. А пока мы по-прежнему встречались каждое утро и каждый вечер где-нибудь в центре Краснодара. Вася дотошно выпытывал у меня, как организовано наше движение реверсистов, есть ли у нас членские билеты, юрлицо, счет в банке, клятва реверсиста, гимн и графическое обозначение бренда. Он настойчиво советовал мне оформить юрлицо, какой-нибудь некоммерческий фонд или что-то типа того. «Отличный будет бизнес, — объяснял он мне, затащив меня вечером после работы в центральный торговый центр. — Смотри, если все эти чуваки, которые подписались под твою тему, реально не родят детей, то им некому будет завещать имущество. Пусть оставляют его вашему фонду на развитие и популяризацию. Даже если так будет поступать всего человек пять в год, ты уже сможешь жить безбедно. Сечешь фишку?» «Да не нужно мне ничье имущество. Мне всего хватает. Даже с избытком», — ответил я, с недоумением рассматривая трусы и лифчики, которые щупал и рассматривал на просвет Вася. Я пытался понять, почему мы пришли в магазин женского нижнего белья. Впрочем, я недолго тупил и быстро догадался, кому он выбирает подарок. «Это для Кати?» — прямо спросил я у Васи. «Да, — так же запросто ответил он. — Хорошая она девчонка, ласковая. Надо ее порадовать. Ты ведь не ревнуешь?» — «Нет, конечно». — Я не врал. То, что я чувствовал, и правда нельзя назвать ревностью. Так, неполное отвращение. «Ууууу! — Вася неправильно истолковал выражение моего лица. — Я не знал, что тебе так принципиально. Она говорила, что секса у вас нет, что вы так, чисто идейно общаетесь. Платонически». Мне оставалось только закусить губу: «Да-а-а. Видимо, все-таки я покупал ей не совсем правильные книги и фильмы». «Да не покупай ты ей макулатуры. Ей это не по мозгу. Все равно все в комиссионку относит. Подари ей лучше что-нибудь вот такое. — Вася выразительно потряс перед моим лицом лифчиком. — Будет носить, радоваться, тебя вспоминать. Будь проще, и люди к тебе потянутся».

Катя тоже не видела в ситуации ничего противоестественного. А ведь она на самом деле не была дурой или шлюхой. С такой я бы не связался. Она оказалась просто беспредельно циничной. Она чуть ли не ежедневно таскалась к Васе в номер, но перед ним могла запросто «заскочить» ко мне и пытаться влезть на колени. «Денис, ты чего обижаешься-то? Как так? Ты же выше этого, всех этих предрассудков мещанских про то, что приличная девушка должна закончить школу, выйти замуж, давать всю жизнь только мужу, родить полтора десятка детей, а потом умереть на кухне. Я все поняла в твоих взглядах и абсолютно их разделяю. Я абсолютно согласна, что институт брака, родительства, моногамии — отмирающие формы социальной организации. Они вскоре прекратятся так же, как при Петре умерло обязательное ношение бороды мужчинами, потом отмерло крепостничество, потом люди поняли, что женщина может носить штаны, работать и голосовать. Это пережитки».

Я поражался тому, как превратно и криво произросли мои идеи, упав на эту почву. При том, что я объяснял ей их сам. Я боялся представить, какая каша в головах у тех 600 человек, которые записались в комьюнити реверсистов и тоже считают себя предвестниками новой морали. Не исключено, что многие из них точно так же искренне считают свой аморализм возрождением духовности. Это пугало. Я торопил Ленку, чтобы она поскорее доделала официальный сайт нашего движения, где все было бы изложено стройно и четко. Не оставляло бы поля для таких вот толкований. А пока хоть и через силу, без энтузиазма, но все еще пытался объяснить Кате, где и что именно она поняла неправильно. Что суть того, что я хочу, — в возвращении к невинности, к тому, чтобы перестать искать и добывать все большего и большего для себя. Что сокращение населения — не цель, а средство. Средство добиться того, чтобы мы стали больше друг друга ценить, жалеть, сделались более сочувственны друг к другу. А мы, к сожалению, умеем ценить только то, что в дефиците. Поэтому человек и должен стать дефицитом. Вот и все! Такая простая мысль. При чем здесь половая распущенность и собирание побрякушек?

Нашими совместными с Ленкой стараниями уже в начале августа сайт открылся. Я написал открывающую программную статью. Заработал форум. Ленка подготовила раздел «видео».

Еще она собрала цитаты из классиков, которые прямо или косвенно работали на нашу идею замедления и сжатия человечества. Убеждали в приемлемости отказа от детей ради прекрасного будущего человечества, наполненного любовью. Ведь нам предстояло главным образом вербовать на свою сторону тех, кто детей как раз хочет. Тех, кто и так чайлдфри, агитировать уже не надо.

Часть собранных Ленкой материалов я решительно зарубил. Например, не дрогнув, вычеркнул какой-то бред из Ошо, который писал, что «к концу жизни у человека есть либо ученики, либо дети». «Убери на хер этот бред, разжигающий тщеславие. Все эти мечты об „учениках“, последователях и целователях пяток — не наша тема. К тому же как быть с многодетными Толстым и Достоевским?» — написал я Ленке. Вычеркнул еще кучу какого-то эзотерического бреда про то, что рождение детей отнимает жизненную энергию и ослабляет ауру человека. «Первый ребенок забирает 50 % энергии тонкого тела у женщины, второй — 25 % и так далее. Каждый ребенок пробивает в ауре родителя дыру». «Это тоже не годится. Аргументы эгоистов. Мы про другое».

Зато русские религиозные философы начала XX века порадовали. Их слова я оставил почти полностью. Они объясняли, что смысл любви — в самой любви, а не в потомстве. Любовь — это наша тема.

«В действительности мы не находим никакого соотношения между силой любовной страсти и значением потомства. Самая сильная любовь весьма часто бывает неразделенной и не только великого, но и вовсе никакого потомства не производит. Видеть смысл половой любви в целесообразности деторождения — значит признавать этот смысл только там, где самой любви вовсе нет, а где она есть, отнимать у нее всякий смысл и всякое оправдание» ( Владимир Соловьев. Смысл любви ).