Мими Каррера - Двенадцать

Но я не слушала, что кричала мне мать, и начала бить кулачками по спине Антона. Конечно, ему больно не было. Он развернулся и дал мне пощечину тыльной стороной руки, будто хотел избавиться от назойливой мухи, сказав:

– Отвали, мелочь!

Я полетела на пол, чувствуя, как горит щека. Это было позорно. Меня никогда никто не бил по лицу. Папа и пальцем меня не трогал. Я испытала в тот момент такое унижение, когда на самом деле, унизительно должен чувствовать себя он. Поднять руку не то, что на женщину, на ребенка, который не сможет ответить тем же – это низко. А еще, я поняла, что не только я униженная, но и моя мать. Ведь с таким человеком она делила постель, разрешала ему прикасаться к ней.

Его руки казались мне сальными, неопрятными, а его вид был настолько аляповатым, что я невольно задавалась вопросом, как моя мама, у которой безупречный вкус, могла выбрать в любовники такого мужчину – полную противоположность себе. Альтернатива моему отцу, жалкое подобие тестостерона?

Сергей вскочил на ноги, буквально взревев. Его глаза налились кровью, дыхание участилось и, спустя секунду, Антон уже лежал на полу, потеряв равновесие от сильного удара в челюсть. На этом Сергей не остановился и, налетев на него сверху, продолжил бить Антона по лицу с такой яростью, словно хотел весь дух из него выбить.

Мать завизжала громче прежнего, и вместо того, чтобы их разнимать, подлетела ко мне, схватила за волосы, поднимая на ноги и начала трясти.

– Видишь, что наделал твой ублюдок, маленькая сволочь?! Мой Антон должен из-за тебя получать!

Ответить на такую несуразность я ничего не успела, потому что она резко меня отпустила, а ее горло сжала рука моего отца. Я не видела, как он внезапно появился, но вслед за ним в дом вбежали родители Сергея, и Евгений Николаевич начал оттаскивать сына от Антона, у которого была рассечена губа, бровь, а из носа текла кровь.

***

– Как ты назвала дочь? – процедив вопрос сквозь зубы, мужчина сильнее сжал пальцы на шее женщины. – Я кого спрашиваю? – Марина схватилась обеими руками за горло и судорожно открыла рот, хватая воздух.

Тем временем, Евгений Орлов и Сергей выгнали маминого любовника, а Людмила Андреевна, взяв меня на руки, вышла из дома вместе с сыном и мужем.

– Это ты так из-за твоего любовника назвала дочь? Отвечай! – Он с омерзением оттолкнул жену. – Изменяла мне, сука! А я как дурак тебе верил, с нетерпением ждал встречи, тосковал!

– Да, я изменяла тебе! Как только ты уходил в плаванье, я сразу уходила к любовнику и трахалась с ним у него и у нас в доме, на нашем супружеском ложе!

Звонкая смачная пощечина поставила восклицательный знак в ее пламенной речи, а ее признание – очередной шрам на сердце Валентина и точку в браке.

Марина залилась хохотом и упала на диван, а успокоившись, иронично спросила:

– Неужели ты думал, что я буду ждать тебя по шесть-восемь месяцев? Брось, ты мне тоже изменял. Не может мужчина долго воздерживаться от секса.

– Нет, я не изменял. Я думал, ты другая, лучшая жена и мать в мире. Как я ошибался. Мне стыдно, что ты мать Марии. Мне стыдно, что Маша терпела столько боли и унижений. Мне стыдно за то, что я столько времени был слеп, не видя очевидных вещей. Знаешь, кто ты? – Валентин говорил спокойным и равнодушным тоном. Одному Богу известно было, как ему тяжело давались эти слова, пропитанные горечью.

– Ты просто бл*дь.

Марина никогда раньше не слышала ругательств от Валентина. Он был примерным семьянином, очень воспитанным. И то, что он позволил себе сегодня – поднять руку на женщину, оскорбить ее, – он никогда не делал ранее.

– Чтобы через час, тебя не было в этом доме. Собирай свои манатки и убирайся!

– Но… – А вот сейчас Марине улыбаться уже расхотелось. В ее глазах мелькнул страх потерять все, что она имела. Она жила на попечении мужа, не работая, а только тратя его деньги.

– Никаких «но»! То, что ты выгнала мою дочь на улицу, оскорбляла и поднимала на нее руку – я тебе никогда не прощу. Я лишу тебя родительских прав. Ты недостойна быть матерью моей дочери.

– Ты выгоняешь меня на улицу? – Все еще не верила своим ушам Марина.

– Да, я тебя выгоняю. А без денег, ты ни одному любовнику не будешь нужна. Придет время, и ты, конечно, найдешь какого-нибудь дурака, и он на тебе женится. Но запомни, сегодня, ты потеряла свою семью, которая тебя любила. Никто тебя так не будет любить, как я любил. – Валентин горько усмехнулся и продолжил. – Говорят, нельзя любить человека за что-то. Ты его любишь, либо нет. А ты не заслуживаешь, чтобы тебя даже за что-то любили. Ты глупая женщина, Марина.

Валентин направился к двери, оставив позади Марину, бросив напоследок, не оборачиваясь:

– Я даю тебе час. Не соберешься сама, я просто выкину твои вещи на улицу и уйдешь в том, что на тебе сейчас.

Ему необходимо было сделать глоток свежего воздуха. Боль от предательства душила его, а обида за дочь – росла неимоверно.

Валентин сел на холодные ступени своего дома и сильно укусил запястье, чтобы не позволить соленым капелькам покатиться по щекам. Хотелось выть, стонать, кричать от своей роковой ошибки. Как же ему было сейчас больно. Но боль за дочь превышала. Он чувствовал себя предателем по отношению к Маше. Она всегда так плакала, когда он каждый раз уходил в плаванье. А он улыбался и успокаивал, говоря: «я скоро вернусь».

Валентин опустил голову, пребывая в своих мыслях, а медленно подняв, увидел перед собой дочку. Она смотрела на него глазами, в которых, также как и в его, отражалась грусть и печаль, боль от всего произошедшего, но и надежда, что сейчас будет все иначе.

Валентин протянул к Маше руки, и она подалась вперед, обнимая так крепко, как никогда.

– Я люблю тебя, дочка. – Он поцеловал ее в щеку и погладил по волосам.

– И я тебя, папа.

***

У моего отца были очень красивые руки. Они были поистине мужскими, но, одновременно и нежными. Такие же руки были и у Сергея. В таких руках всегда можно чувствовать себя в безопасности и тепле. Именно таким рукам можно позволить дотронуться до самого сердца.

Что такое время, и почему оно так быстро летит?

Нет, оно никуда не летит. Это мы куда-то постоянно спешим, хотим быстрее повзрослеть. Я тоже хотела в период полового созревания. Именно тогда во мне проснулась любовь к Сергею другого рода. Вернее, она начала просыпаться и с каждым днем крепла все сильнее…

А потом, мне захотелось вернуться в детство, в свои пять лет, когда я впервые его повстречала. Только чтобы мама была другой. Чтобы любила папу и меня. Но, это было нереально исправить, и время назад не вернешь.

Как сейчас помню тот день, когда я готова была лезть на стены от боли. От душевной боли, которая душила с каждым цепким захватом сильных рук. От такой боли оставались синяки на сердце и рассасывались они долго. И именно в такие моменты, думаешь и спрашиваешь себя: почему все так? Почему не иначе? Потому что я Мария Филимонова.