Пэт Конрой - Принц приливов

— Сейчас получишь, хрен недососаный, — пригрозил грабитель.

Он бросился ко мне, выставив нож. Замерев посреди улицы, я одним движением выдернул брючный ремень и намотал на руку, оставив примерно фут кожаной полосы с болтающейся пряжкой. Этот подонок метил мне в горло, но я увернулся и взмахнул ремнем. Пряжка въехала ему по скуле, распоров кожу под глазом. Преступник взвыл и выронил нож. Он успел лишь взглянуть на меня, поскольку в следующее мгновение получил неожиданный удар от бывшего лайнбекера [23] Лайнбекер — один из игроков защиты в американском футболе. Всеамериканской школьной лиги. Люк ударил его в спину и ткнул физиономией в капот стоявшего рядом спортивного «форда». Мой брат, держа грабителя за волосы, методично бил его головой о капот, ломая мерзавцу нос и оставляя вмятины на металле. Рядом стояла Саванна с осколком бутылки из-под кока-колы, нацеленным парню в шею. Вокруг нас собралась толпа жителей соседних домов, в основном людей немолодых. Наглость ограбления возмутила их. Кое у кого нашлось оружие. Толпа жаждала разорвать грабителя на куски, не дожидаясь полиции. К счастью для него, вдали уже слышался вой полицейской сирены. Вторая толпа, поменьше, окружила старуху. Ее усадили на ступеньку крыльца. Старуха тихо плакала, пудель лизал ей окровавленные уши.

— Замечательный город ты выбрала для жизни, — сказал Саванне Люк, вдавливая нос грабителя в капот. — А какая замечательная мразь в этом городе.

— Такое могло случиться где угодно, — оправдывалась Саванна. — Все равно это самый великий город в мировой истории.

— Спроси у той старухи, считает ли она этот город самым великим.

Нью-Йорк неистощим на контрасты и непрестанные испытания как для его обожателей, так и для всех остальных. На каждом углу жизнь разворачивается тысячью граней и оттенков, где прекрасное и омерзительное переплетаются удивительным образом. Город с избытком событий и странных людей.

На протяжении той памятной недели мы с Саванной никак не могли отговорить Люка от помощи каждому встречному выпивохе. Люк был так устроен, что не мог равнодушно пройти мимо этих беспомощных опустившихся людей, валяющихся на тротуарах или сидящих возле дверей обветшалых домов. От них несло перегаром и блевотиной. Люк расталкивал их, поднимал на ноги, отряхивал грязь с одежды и убеждал внимательней относиться к своему здоровью. Затем он совал им в карман долларовую бумажку, наивно полагая, что она будет израсходована на еду. Саванна пыталась убедить Люка, что, очухавшись и обнаружив чудесным образом появившийся доллар, несчастный тут же напьется снова.

— Да пойми ты, они совершенно счастливы, — втолковывала Саванна. — Это мне объяснил полицейский, когда по неопытности я решила помочь какому-то забулдыге.

Но Люк оставался глух к ее доводам и продолжал возиться с каждым пьяницей, попадавшимся нам на глаза. Однажды мы забрели в небольшой парк на Седьмой авеню. Там на деревянной скамейке растянулся парень. На вид ему было лет шестнадцать или семнадцать. Люк попытался осторожно его растолкать; тот не реагировал. Тогда мой брат перевернул парня — тот был мертв. Скорее всего, смерть наступила несколько часов назад. В кармане его плаща мы нашли иглу от шприца и водительские права с адресом. Парень был жителем города Роли в Северной Каролине.

— Он был совершенно счастлив, Саванна, — мрачно произнес Люк, глядя, как санитары «скорой помощи» уносят труп.

Этот погибший наркоман не выходил у Люка из головы, поскольку тоже был южанином. Мой брат не верил, что уроженец Юга, выросший совсем в других, куда более благоприятных условиях, может счастливо жить на полосе земли между Гудзоном и Ист-ривер. Чтобы стать ньюйоркцем, южанин должен измениться до неузнаваемости — так считал Люк. Этой своей теорией он поделился с нами за завтраком, когда мы жевали круассаны и запивали их кофе с ликером.

— Пойми, Саванна, это как если бы улитка пыталась стать трамваем, — убеждал Люк, тыча в сестру круассаном. — Такое просто невозможно. Потом сама поймешь. Как ни строй из себя жительницу Нью-Йорка, ты южанка до мозга костей. Эти корни не вырвать.

— Оказывается, мой брат — провинциальный философ с Юга, — улыбнулась Саванна, наливая нам еще по чашке кофе.

— Можешь называть меня провинциалом с Юга, — разрешил Люк. — Беда южан, что они ненавидят ниггеров, и не только. У меня же нет ненависти ни к кому, кроме ньюйоркцев. Я учусь ненавидеть восемь миллионов подонков, которые позволяют сосункам помирать на скамейках и спокойно перешагивают через стариков, валяющихся у подъездов. Мне этого не понять.

— Люк, разве тебе не понравились мои друзья? — спросила Саванна.

— Они ничего. Не потрясающие, но сойдут. Хочу быть предельно честным. Я же видел, как они пялились на нас с Томом. Надо же, приехали из Южной Каролины и умеют говорить. А этот… даже не знаю, как его назвать… который представлял тебя на выступлении. Стоило мне открыть рот, как он начинал потешаться.

— Ему очень понравился твой южный акцент. Он мне потом сказал: «Такое ощущение, что смотришь кино».

— Это не кино. Он говорил с Люком Винго. Я бы тоже мог над ним посмеяться. Уверен, он в жизни не поймал ни одной рыбины. Он хоть рыбу в реке видел? Или только в супермаркете?

— Люк, этот человек — поэт и интеллектуал, — возразила Саванна, утомленная разговором. — Ловить рыбу не его работа.

— Его работа — подтрунивать над теми, кто ловит рыбу? И почему он так странно себя ведет? Какие-то жесты непонятные.

— Люк, он гомосексуалист. Не он один. Многие из моих друзей.

— Ты серьезно? — после напряженной паузы уточнил Люк. — Так он из тех, кто вместо девчонок забавляется с парнями?

— Представь себе.

— Что же ты молчала? — разволновался Люк. — Оказывается, он куда интересней, чем я думал. Много слышал про таких ребят, но никак не предполагал, что увижу своими глазами. Я бы задал ему несколько вопросов… научного характера. Я не все понимаю в их процессе, он бы мне подробно объяснил.

— Какое счастье, что Люк не узнал об этом раньше, — простонал я.

— Люк, это глубоко личные вещи, — добавила Саванна.

— Личные? Да ему вообще плевать на все личное.

— С чего ты взял? — Сестра начала раздражаться.

— Посмотри, где он обитает. В этом проклятом Нью-Йорке! Человек, которому дорого личное, никогда не будет здесь жить. Никакого уединения.

— Ты ошибаешься, Люк. Тот, кто стремится к интимности, кто не хочет вторжений в свою частную жизнь, поселяется в Нью-Йорке. Здесь ты можешь трахаться с орангутангом или попугаем — это никого не волнует.

— Отлично, сестренка. Если меня когда-нибудь потянет совокупляться с попугаями или со штучками от «Санбим» [24] Компания, производящая бытовые электроприборы. , попрошу тебя подыскать мне квартиру. Ты права, у нас в Коллетоне такие фокусы не проходят. Но я все-таки хочу, чтобы ты помнила, откуда родом. Страшно, если ты станешь такой же, как твои друзья.