Филипп Делерм - Пузырь Тьеполо

Из Лиссабона она уезжала с облегчением. Следующее рекламное турне, по Скандинавским странам, намечалось только на осень. Предстояло праздное лето в Венеции, а потом — новые, пока неясные планы. Но это хотя бы не мешало писать. Глядишь, наберется что сказать, придет настроение, и все скажется. К тому же неплохо бы привести в порядок квартирку, которую она недавно сняла в старинном доме на Калле Роверето.

— Очень скромный человек. Неделя как поселился в третьем номере. Сказал, что познакомился с тобой в Париже, в каком-то книжном магазине. И что ты ему расхвалила «Феличе». Кажется, он приехал в Венецию, чтобы писать статью о Тьеполо. — Тут синьора Малезе непроизвольно скривилась.

Орнелла улыбнулась. Тому, кто пишет о живописи, трудно понравиться ее матери. Ни литературу, ни живопись Паоло Малезе не жаловала. Она гордилась успехом «Кофейного льда», но очень скоро после первых восторгов стала внушать дочери, что неразумно бросать приличную профессию, которая окажется очень полезной, когда у нее появятся свои дети, «если, конечно, ты хочешь иметь детей».

Однако улыбку Орнеллы вызвало не только это, но и вранье Антуана. Она и не думала расхваливать отель. И заговорил с ней Антуан Стален вовсе не в книжном магазине. Допустим, вторая ложь была вынужденной — не мог же он сказать, где они на самом деле встретились. Ну а зачем понадобилась первая? Может, статья о Тьеполо — тоже выдумка? Неужели она так ошибалась в этом человеке, с которым, впрочем, можно считать, всего один раз и разговаривала? Да, но их разговор в Ботаническом саду был таким искренним, таким сердечным. Меньше всего на свете Антуан походил на любителя легких интрижек, именно поэтому он вызвал у нее доверие. И потом, она не говорила ему, когда вернется в Венецию. Оставалось предположить, что дело в картине Сандро Россини. Ведь она не давала ему ни своего адреса, ни телефона. Возможно, он откопал в какой-нибудь парижской библиотеке доказательство связи Россини с Вюйяром, о которой заподозрил с самого начала. Тогда понятно, почему он срочно помчался в Венецию, а адрес… ну, он мог написать ее издателю. Сам же рассказывал, что маниакально увлечен своей темой…

Все эти мысли промелькнули в голове Орнеллы за несколько секунд, пока ее мать сокрушалась по поводу нездорового вида постояльца, который объясняла нерегулярным питанием.

— Он только что поднялся в номер. Если хочешь его видеть, подожди минутку, он, наверно, скоро появится.

И точно — он скоро появился. Увидев Орнеллу рядом с матерью, сказал, что приятно удивлен, но не стал делать изумленный вид. Они обменялись несколькими суховатыми фразами. Орнелла вечером встречалась с мастером по поводу ремонта в новой квартире.

— Но у меня есть еще час, — сказала она. — Если вы не против, можем немножко пройтись.

Они дошли до Кампо Санта-Маргерита, потом до канала Рио-ди-Сан-Барнаба. Орнелла показывала по пути заветные местечки своего детства. Нет, Тьеполо — не выдуманный предлог. Вот и хорошо. Она слушала Антуана — он объяснял подробно, с жаром, как бы желая уверить ее, что только интерес к этому художнику привел его в Венецию. Когда же он дошел до загадки человека с длинной жердью, у Орнеллы вдруг заблестели глаза.

— Если у вас нет определенных планов на завтра, я могла бы вам кое-что показать, это имеет отношение к вашему таинственному персонажу.

Орнелла недолюбливала скоростные автотрассы. На узких же загородных дорогах, куда они свернули, миновав нефтяные терминалы в Местре, ее миниатюрный пятисотый «фиат» — «ничего, он у меня еще хоть куда!» — казалось, и правда чувствовал себя вольготно. Вдали, в солнечной дымке, виднелись отроги Альп. Однообразие расстилавшейся вокруг равнины оживляли прорезавшие горизонт то колокольня, то руины замка на холме.

— Не волнуйтесь, скоро приедем.

Антуан не спрашивал, куда они направляются, — это было бы не по правилам. Он не ездил в машине целую вечность. Его длинные ноги еле умещались в развалюхе Орнеллы, это было забавно и напоминало о детстве: он давным-давно отвык сидеть на месте пассажира. Орнелла даже припасла бутерброды с ветчиной, которые они съели у стен Читаделлы.

— В другой раз вам непременно нужно заехать в Кастельфранко, — сказала она. — Чтобы знаток искусства да не посетил дом Джорджоне!

Насмешливо-церемонный тон тоже входил в правила игры и помогал сохранять дистанцию в обстоятельствах, которые, хочешь не хочешь, сближали их: домашние бутерброды на двоих, тесный салон «фиата».

Виченцу проскочили на полном ходу, Антуан еле успел разглядеть через лобовое стекло несколько грандиозных сооружений Палладио, зеленую крышу базилики, Пьяцца-деи-Синьори. Орнелла остановила машину только на подъезде к Монте-Берико. Дорога кончалась возле монастыря. Они вышли из машины и пошли пешком по Виа-Сан-Бастиано. У Антуана было удивительно спокойно на душе. Он приписывал это чувство умиротворяющему действию сельской природы, виду расцвеченных маками полей пшеницы, зеленых крон садовых деревьев вдали; но, пожалуй, оно возникло еще и потому, что теперь они с Орнеллой шли молча и в нем росла какая-то парадоксальная уверенность, будто они приближаются к месту, которое он хорошо знал, хоть никогда прежде там не был.

Наконец они подошли к вилле Вальмарана, украшенной фигурками причудливых карликов. Орнелла провела Антуана в главное здание — Палаццину. Все стены тут были расписаны фресками Джамбаттисты Тьеполо, выполненными в его обычной академической манере. У Антуана вырвался разочарованный смешок, развеселивший Орнеллу.

— Терпение! — сказала она. — Идемте теперь в Форестьеру, гостевой флигель.

Миновав прохладный тенистый сад, они вошли во флигель, и в тот же миг сердце прыгнуло у Антуана в груди — в изображенных на стенах буколических сценах он узнал кисть Джандоменико: крестьяне, пейзажи — словно живописные отражения того, что они видели по дороге сюда, все было выдержано в приглушенных тонах, так что самые простые вещи представали в поэтическом ореоле: корзинка на коленях сидящей старухи, платки на шее двух удаляющихся по дороге крестьянок, голубые горы на горизонте.

— Виллу Вальмарана в свое время посетил Гёте и пришел в восторг. Тогда, как и еще долго потом, считалось, что все фрески написал Джамбаттиста. Но Гёте упомянул только о Форестьере, как будто о чем-то догадывался.

Для Антуана почти все вокруг было новостью. Если не считать «Нового Света» из Ка’Редзонико, произведения Джандоменико Тьеполо репродуцируются крайне редко. Его покоряла безмятежная сила этих пейзажей; люди на них не выглядели сошедшими со сцены героями комедий Гольдони, а органически вписывались в пасторальное окружение, они явно жили в гармонии со своим естеством, в гармонии с миром. Благодарный Орнелле за такое открытие, он с благодушной улыбкой бродил по залам Форестьеры и вдруг застыл как вкопанный. Прямо перед ним на стене красовался «Новый Свет». Но другой «Новый Свет». Тот же берег, те же воткнутые в песок флажки, то же здание с куполом, только выписанное более детально. Те же наклонившиеся вперед женщины, только в белых платьях. Персонажей меньше, зато прибавился похожий на гигантскую сороку верзила в черно-белом одеянии. Есть и человек с длинной палкой. На нем тот же камзол, но нет треуголки на голове. А на самом конце палки… Пузырь, большущий мыльный пузырь, вытянувшийся и чуть сбившийся в сторону от ветра. На его прозрачной поверхности отражаются в преломленном виде клочок стены, клочок берега и край чьего-то платья.