Юлия Климова - Бешеные страсти

Лера ждала ответа, но мой взгляд скользнул левее и выше – я увидела Нину Филипповну, спускающуюся по лестнице.

– Отдохни хорошенько… – протянула я, разочаровывая двоюродную сестру.

– Я даже не буду много пить, потому что начала новую жизнь.

– Да, ты говорила.

Мне хотелось, чтобы Лера побыстрее ушла и не мешала разглядывать тетю (а от нее я с трудом отводила глаза). Нина Филипповна собиралась на свидание с Брилем – в этом не было никаких сомнений. На ее бледном лице играл легкий румянец, она щурилась, словно вдруг стала хуже видеть, каждый шаг делала слишком медленно и осторожно и покусывала губы, постоянно поправляя ремешок маленькой коричневой сумочки.

– Скоро ты покроешься паутиной, – с удовольствием произнесла Лера.

– Да, наверное, – выдала я ответ, не задумываясь ни на секунду.

Моя двоюродная сестра фыркнула и направилась к двери, а я заерзала в кресле, устраиваясь поудобнее. Теперь я знала, что не покину свой наблюдательный пост, пока Нина Филипповна не вернется. Даже если мне придется прочитать роман два раза, я не сдамся.

«Интересно, как у них все будет?.. Увижу ли я в ее глазах тот самый счастливый блеск, который замечала ранее в клинике Бриля и на вечере «Браво-Бис»? Увижу, конечно, увижу! Она так долго любила Льва Александровича, так долго прятала свои чувства…»

– Я скоро вернусь, – сказала Нина Филипповна. Поймав свое отражение в огромном искрящемся зеркале, она побледнела еще больше, румянец исчез. В эту минуту я бы ни за что не дала ей тридцать шесть лет – тетя выглядела намного моложе. Невысокая, стройная, часть каштановых волос при помощи скромной заколки собрана на затылке, из косметики – лишь блеск на губах, одежда неброская: бежевая трикотажная кофта в обтяжку, длинная прямая юбка…

Я кивнула, проглотив миллион вопросов, колючий комок любопытства и столовую ложку жгучего нетерпения. «Эдита Павловна убьет нас всех», – пронеслась огненная мысль, заставившая подпрыгнуть сердце. Но я улыбнулась и вновь открыла любовный роман.

Нина Филипповна вернулась через полтора часа – большего она не смогла себе позволить. Ее походка была быстра, глаза сияли, губы алели. Она пронеслась мимо меня и устремилась в свою комнату, точно ласточка, подружившаяся с ветром… Я представила большущего, громоподобного Бриля, захлопнула книгу и тоже направилась к лестнице. Лев Александрович теперь не отпустит мою тетю. В этом можно было не сомневаться…

К аукционам Эдита Павловна относилась по-разному: иногда игнорировала приглашения, иногда раздражалась, но все же ехала, иногда была равнодушна и спокойна, а порой находилась в особом торжественном возбуждении. Поразмышляв немного над ее настроениями, я поняла, что аукцион аукциону рознь: если бабушка лишь отдавала дань вежливости, то ее душа оставалась холодна, если же речь шла о приобретении чего-либо, то в зелено-коричневых глазах сверкали остроконечные языки пламени.

Эдита Павловна заранее изучала все лоты и, когда возникал интерес к какой-то вещице или картине, просила Нину Филипповну собрать ту или иную информацию. Бабушка почти всегда покупала желаемое. Случались исключения, но причиной тому были, конечно же, не деньги. Например, понравившуюся бронзовую статуэтку Эдита Павловна уступила жене дипломата, сделав это с подчеркнутым кивком и многозначительной улыбкой. На следующий день дипломат прислал бабушке корзину с первоклассным шоколадом (так шоколад охарактеризовала Кора, она же его и съела, а Эдита Павловна лишь поджала губы и довольно усмехнулась).

Еще рано утром я поняла, что бабушка нацелена на покупку. Она проигнорировала завтрак, но очень долго пила чай с лимоном и колотым сахаром, при этом постукивая ложкой о блюдце в такт своим мыслям. Уголки ее губ то приподнимались, то опускались. Эдита Павловна будто разговаривала с кем-то и находила эту беседу весьма интересной.

К двенадцати часам бабушка надела черное платье и украсила себя тяжелым узорчатым серебром. Для меня это был явный перебор в драгоценностях, но она умела носить колье, серьги, браслеты, кольца так, что казалось – перед тобой сама королева. Поняв, что и меня сейчас разоденут «в пух и перья», я тяжело вздохнула и ссутулилась.

– Анастасия, в моей комнате на столе ты найдешь ожерелье, надень его.

Эти слова бабушка произнесла небрежно, хотя, как я подозревала, речь шла о символе Ювелирного Дома Ланье – ожерелье с изумрудами и бриллиантами, ранее принадлежащем Екатерине Второй. Я не ошиблась – тонкая змейка с изумрудными каплями лежала в бархатном футляре и ждала меня. Я вспомнила о маме, постояла немного и взяла ожерелье. Когда оно коснулось моей кожи, я понеслась в прошлое, но это был короткий миг – золоченые напольные часы издали протяжный скрипящий звон, и я поспешила покинуть бабушкину комнату.

Украшение обязывало, мне пришлось надеть платье в тон изумрудам и привести волосы в порядок. Осмотрев меня с головы до ног, Эдита Павловна осталась довольна. «Ланье», – удовлетворенно поставила она диагноз и направилась к двери. Торжественно выдохнув, я устремилась следом. Перевоплощаться в принцессу я уже научилась, корона на голове пока не вырастала, но плечи расправлялись сами собой, движения становились плавными и неторопливыми.

Через несколько шагов я заметила, что мы с бабушкой идем в ногу, притормозив, я нарочно сбилась с ритма.

– Хочу купить картину, – донесся до меня голос Эдиты Павловны. – Тафт – мастер городского пейзажа, в его «Коричневом Париже» что-то есть…

Я понадеялась, что лот будет представлен в начале аукциона и мне не придется умирать от скуки более получаса. Вспомнились торги, на которых разразилась настоящая битва за право обладания маленькой фарфоровой чашкой с блюдцем, и я улыбнулась. Это сокровище когда-то пылилось в столовой знатного английского графа. Эдита Павловна на тех торгах была холодна и равнодушна, а то бы чашка обязательно оказалась в доме Ланье…

Машина остановилась около розовато-бежевого трехэтажного особняка, лишенного каких-либо вывесок. На лице бабушки появилась тонкая многозначительная улыбка, морщины несколько разгладились – она готовилась к сражению и обязательной победе.

– Не люблю волокиты, – произнесла Эдита Павловна и добавила: – Хочу, чтобы уже сегодня «Коричневый Париж» висел в моей спальне.

Я могла лишь выразить соболезнование тем, кто рискнет встать на пути бабушки. «Люди, остановитесь, сдайтесь без боя – в вашу сторону движется тяжелая артиллерия!» Я машинально дотронулась до ожерелья и направилась к распахнутым воротам, но чем ближе подходила к тяжелым массивным дверям особняка, тем острее чувствовала непокой, объяснения которому не было. Такое случается, когда на тебя устремляется чей-то цепкий, пристальный взгляд… Я обернулась, но ничего подозрительного не заметила – кругом текла самая обыкновенная жизнь.