Анна Смолякова - Замок из песка

— Мне нужно, чтобы ты меня выслушал… Понимаешь, все вышло ужасно глупо. И ты сейчас считаешь, что я тебя обманула, выставила идиотом, заставила под выдуманным предлогом искать моего любовника…

— Настя, я тебя умоляю! — Антон снова улыбнулся и торопливо замахал обеими руками. — Ну, нашел я тебе твоего Иволгина, и что в этом такого? Любовник он тебе, муж… Какая разница? Мне было просто приятно тебе помочь, а твоя личная жизнь, наличие или отсутствие штампа в паспорте — это уже только твое… Ну ты ведь большая девочка, сама все понимаешь?.. Расскажи лучше, как твои балетные успехи?

— Антон, подожди, я просто не могу тебе всего объяснить, потому что слово дала, но поверь: все совсем не так, как ты думаешь, и я перед тобой ни в чем не виновата… Почти ни в чем…

Он покачал головой, усмехнулся собственным мыслям:

— Настенька, Настенька, что же мне с тобой делать? У тебя просто комплекс вины какой-то!.. Еще раз повторяю: поиски твоего танцора меня абсолютно никак не напрягли, просто пару звонков сделал… Ну что тебя еще тревожит? То, что телефонный разговор сегодня так быстро свернул? Извини, просто дела были… Кофе? Чай?

— Чай, — ответила я машинально, плохо представляя, как смогу сделать хотя бы глоток. Антон ушел на кухню, и у меня появилась возможность обдумать свое дальнейшее поведение. Честно говоря, мои мысли пребывали в сплошном разброде. Совсем не такого разговора я ждала, совсем не на такой лад настраивалась. Антон словно отгораживался от меня прозрачной, но непробиваемой стеной, из-за которой улыбался вежливо и холодно. И пока попытки достучаться до него не привели ни к какому результату…

Чашки он принес на прямоугольном темном подносе, ногой подкатил к дивану журнальный столик на маленьких колесиках.

— Про балет-то давай рассказывай! — Лицо его было непроницаемым и спокойным. — Нравится тебе у твоего Рыбакова? Кого танцуешь?.. Я, честно говоря, в этом вопросе человек дремучий: из знаменитых женских партий одну Жизель, наверное, и знаю, да еще Спящую Красавицу.

— Принцессу Аврору, — поправила я машинально.

— Видишь, какой темный! Так что есть риск, что назовешь какую-нибудь «Шопениану», а я без дополнительных объяснений нужным восторгом и не проникнусь.

— Антон, я все-таки прошу, поверь мне, пожалуйста: Иволгин — это совсем не то, что ты думаешь…

— О боги! — он легко рассмеялся и схватился за голову. — И еще говорят про какой-то феминизм, про борьбу женщин за свои права!.. С девушкой пытаешься беседовать о ее собственной карьере, причем о перспективе стать звездой балета, а не маляром-штукатуром на стройке! А она все равно разговор на любимого мужчину сворачивает!

Я опустила голову и принялась помешивать чай серебряной ложечкой. Сахара в чашке не было, да и пить не хотелось. Но это было, в любом случае, лучше, чем нервно обкусывать ногти.

Антон для поддержания разговора задал несколько конкретных вопросов о балете. Я ответила. Потом зачем-то похвасталась, что пуанты нам заказывают в мастерской Большого.

— Жалко, что вы только гастролями промышляете. А то бы обязательно пришел к вам на спектакль. Посмотрел бы на тебя еще раз в костюме Лебедя.

— А помнишь меня в той кошмарной юбке? — Я подняла на него глаза, надеясь, что воспоминания о том первом вечере и о «лебедином» озере наконец пробьют брешь в невидимой стене.

Но он только с улыбкой ответил: «Помню. Смешная была юбка». И ни один мускул на его лице не дрогнул.

Поговорили ни о чем еще с полчаса. Разговор об Иволгине я больше не заводила. Антон был весел и любезен, но в конце концов, видимо, начал уставать и предложил включить телевизор.

— Посмотри пока, что тут по программе, — сказал он, надевая очки в тонкой металлической оправе, — а я буквально на полчасика отвлекусь, мне надо пролистать кое-какие бумаги… Ты ведь меня извинишь, правда?

Про то, что у него плохое зрение, я ничего не знала. Очки не особенно изменяли его лицо: просто, как ни странно, делали его более открытым и беззащитным. И глаза за прозрачными стеклами почему-то казались почти одинакового цвета.

— А я и не знала, что ты носишь очки…

— О Господи, Настя! — Антон даже рассмеялся, сощурив глаза. И столько было в его голосе презрения к моей пафосной и многозначительной фразе, столько жесткой и беспощадной иронии, что я чуть не расплакалась. Но все-таки заставила себя проглотить комок, подкативший к горлу, и со всем спокойствием, на которое была способна, проговорила:

— Про очки я сказала просто так, потому что в самом деле не знала, что ты их носишь. Про Иволгина — наивно рассчитывая, что ты мне поверишь. А если не поверишь, то хотя бы выслушаешь… Про юбку что-то сюсюкала, как идиотка, про озеро «лебединое»… Ты же завернулся в собственную обиду, как мумия, и сидишь в ней — сам себе приятный. На меня тебе плевать — это понятно. Но неужели тебе, взрослому мужчине, не смешно самому разыгрывать здесь весь этот цирк с демонстративной холодностью, с фальшивой заинтересованностью? Не смешно, нет?

— Не смешно, Настя, — ответил он, мгновенно побледнев. А я схватила с дивана свой шейный платок и рванула в прихожую. Мне больше не хотелось говорить с Антоном, ищуще и тревожно заглядывать в его глаза. Не хотелось отводить взгляд от его взгляда — насмешливого и холодного. И, как никогда, я в этот момент понимала Одиллию, швырнувшую цветы в лицо Зигфриду.

— Да и пошел ты! — зарыдала я, когда за моей спиной сомкнулись створки лифта. — Видеть тебя не хочу! Индюк самовлюбленный с разными глазами!

Но на «индюка» и мои слезы злобным тявканьем отреагировал только абрикосовый пудель, вместе с хозяйкой ждущий на первом этаже. Впрочем, Антон, может быть, и подошел к окну. Но я этого не видела, потому что шла до остановки, не оборачиваясь…

После вечерней репетиции мы с Иволгиным поехали домой. По пути купили кабачок на ужин и немного огурцов с помидорами для салата. Я, помыв руки, сразу отправилась на кухню, а он пошел в комнату переодеваться.

Когда дожаривался репчатый лук, Алексей в спортивном трико, но с голым торсом нарисовался на пороге.

— А может, ну их, кабачки, а? — Его карие глаза сияли озорным блеском. — Пойдем лучше в комнату, поговорим там, сегодняшнюю репетицию обсудим.

Я напряглась. «Обсуждать репетицию» совсем не хотелось.

— Ну что ты молчишь? Устала, что ли, очень?.. Так говорят, что это лучший отдых. Я так в этом просто уверен…

— Леша, — я положила лопаточку на стол и обернулась, — мне кажется, лучше опять перенести твою постель на кухню. Или, если хочешь, здесь буду спать я…

Он помрачнел, пожевал верхнюю губу, покачал головой, а потом вдруг задал самый идиотский из мужских вопросов:

— Тебе что, совсем не понравилось вчера, да?