Наталья Нестерова - Наше все

Он развернулся и вышел из комнаты.

У Даши шумело в голове, и слова Виолы, которая что-то миротворческое моросила, не доходили.

Дарья сползла с дивана, пошла на выход — все в тумане, опьянении, как в параллельной действительности.

Она не сразу заметила, что Виола неотступно тащится вслед, провожает. Заплатила за Дашу в автобусе, удержала за руку, когда Даша чуть не шагнула под колеса мчащегося автомобиля.

Когда папа первый раз поехал в заграничную командировку, лет десять назад, он никому: ни родителям, ни жене — не привез сувенира. Только Даше — большой конструктор «лего», всю валюту на него потратил. Даша предпочла бы куклу, но папа радовался конструктору как мальчишка, часами просиживал, строя вместе с зевающей дочерью замысловатые фигуры.

И теперь Даше казалось, что в ее голове конструкции из кубиков рушатся, валятся в кучу, пытаются собраться в новые постройки. Только в отличие от «лего» ее мозговые кубики были не цветными, а черно-белыми. И падали, собирались и снова падали они со скрежетом, от которого закладывало уши.

Обессиленная внутренним землетрясением, Даша добрела до скамейки на бульваре, той самой, на которой любила сидеть с Наташей и Моргало. Виола опустилась рядом. Опять забубнила.

Дарья прислушалась.

— …для нас с твоим папой большое счастье быть вместе. Но если ты ТАК страдаешь… Дети не должны мучаться. Достоевский говорил, что никакие блага мира не стоят слезы ребенка. Я сделаю, как ты хочешь, расстанусь с твоим папой…

— Все-таки ты неумная.

— Да я и не претендую.

— И Достоевский твой — болтун. Мудрые слова — только слова. Дети плачут по пять раз на день.

— Конечно.

— Детские слезы бесплатны.

— Как и женские.

— Мама моя в тысячу раз красивее тебя, уж не говоря, что умнее.

— Знаю. Даша, ты не станешь… не сделаешь с собой…?

— Я дура или гадина?

— Ты очень хорошая, — слабо улыбнулась Виола.

— Не заблуждайся. Если бы за твое убийство не пришлось сидеть в тюрьме, я бы тебя кокнула.

Даша встала, пошла к дому.

У своего парадного, открыв дверь, Дарья замерла на секунду, развернулась к Виоле и сказала:

— Кремами своими не пользуйся и лосьонами.

— Что? — не поняла Виола.

— В ванной у тебя… Я в кремы и лосьоны отбеливатель и пятновыводитель намешала. И еще… В туфли тебе, которые в прихожей, клею бухнула.

— Спасибо, что сказала!

Дарья вошла в подъезд.

Мы стали бабушками. И наша прежде дружная компания стала распадаться на клубы по интересам. Потому что у Веры, Гали и Светы внуков еще нет. Они ждут этого светлого события и пока скучают в моем, Оли и Люды обществе, которые только и говорят про своих драгоценных и ненаглядных внучиков. Событием, достойным обсуждения нам, бабушкам, кажется проблема срыгивания после кормления. Особенности стула младенца мы можем обсуждать часами. Небабушки посматривают на часы, начинают зевать и понимают, что на умные разговоры про новые книги и спектакли, как и на неумные, но очень интересные сплетни времени не остается.

Бабушку в процессе описания поразительных достоинств ее сокровища остановить могут только форсмажорные обстоятельства — взрыв, пожар, повсеместное отключение электричества, громкий храп слушателей. Но и тогда бабушка, блуждая по квартире со свечкой, доскажет, как гениальный внук перепутал горшок с напольной вазой. Бабушка разбудит уснувшего собеседника:

— Я не дорассказала! Кончилось тем, что малышка съела-таки соленый огурец! При отсутствии зубов! Может, у нее проблемы с надпочечниками? У тебя есть знакомый детский эндокринолог? А у знакомых твоих знакомых?

Попутно замечу, что дедушки тоже имеются, все в комплекте. Но дедушки говорят про внуков неразвернуто и нетворчески.

Примерно так. Сидят за рюмкой чая. Лица блаженные. Поскольку гримасы новые, годами не отшлифованные, то смотрятся дедушки несколько странно. Я бы даже сказала (не для передачи) — придурочно.

— Как твой внук? — спрашивает один.

— Оглоед! — улыбается второй дедушка. — А твоя внучка?

— Ползает. Уже до кухни доползает, — отвечает первый дедушка. И толкает третьего. — Твоему-то сколько исполнилось? Больше года?

— Сейчас… третье сентября, октября, ноября, декабря, января, — загибает пальцы тот, — год и четыре. — Наш человек. Машинки любит.

Далее сам по себе напрашивается повод выпить за внуков. И возобновляется диспут о внутренней и внешней политике.

В соседней комнате, скрывшись от накормленных и нестраждущих десерта дедушек, мы наперебой делимся информацией, которая прет из нас как воздух из проколотого шарика. Поскольку знаем, что «форсмажор не остановит», то выбираем тактику вклинивания в монолог подруги. Только она наберет воздух для нового захода, нужно воскликнуть: «А мой!..» или: «А моя!..».

— А мой Кирюшенька! — Я захватываю лидерство. — Представляете! Спрашиваем его: «Кто у нас самый дорогой и любимый?» — и он ручку поднимает.

Рассчитывала на паузу — восхищения сообразительностью моего годовалого внука. Пауза длилась полторы секунды. Но я-то хотела еще сказать! Если Кирюху спросить: «Кто изобрел синхрофазотрон?», или «Кто станет президентом России?», или: «Кто в космос полетит?» — то Кирилл тоже вскинет руку. Он реагирует на «Кто…?» независимо от последующего текста.

Право слова завоевано Людой. И она рассказывает, как ее полуторагодовалая внучка обожает играть с макаронами, которые засовывает во все мелкие отверстия.

Тут есть еще важный момент. Как детей своих подруг мы всю жизнь считали почти собственными, наблюдали за их ростом, переживали, когда они болели, связывались с дурной компанией, писали выпускные сочинения в школе или поступали в ВУЗ, радовались успехам на всех детских поприщах, включая выставку пластилиновых крокодилов в детсаду, так и с внуками: мы с теплотой и энтузиазмом откликаемся на любые проявления их исключительности. А уж когда наши дети-внуки страдают, и вовсе готовы вывернуться наизнанку…

Поэтому в ответ на «макароны во всех дырках» я восклицаю:

— Мелкая моторика! Это прекрасно! Развитие самых сложных мышц — мышц кисти, так называемая мелкая моторика — это великолепно! Незаменимое качество хирурга, например. Не может! Хоть под пистолетом! Не может хирург без развитой мелкой моторики кисти выполнить качественную операцию! И — с другой стороны. Вышивальщицы, штопальщицы, вязальщицы крючком и на спицах — если бы не падали в обморок при виде разверзнутого человеческого тела, не боялись крови…

— Тебя заносит в сторону, — перебивает Оля, которой не удается поведать про любимого внука. — О хирургах-штопальщиках в другой раз. Девочки! Мой внук смотрит!

— Куда? — спрашиваю я в недоумении.