Уоррен Адлер - Война Роузов

— Дети звонят мне время от времени, — сообщила она ему. — У них все хорошо. Но они беспокоятся о тебе.

— Не стоит.

— Я тоже беспокоюсь.

— И тебе не стоит.

— Я скучаю по тебе, Оливер, — шептала она в трубку. На этом он обычно отрывисто прощался.

Однажды вечером он вернулся с работы и обнаружил, что дом погружен в мертвую темноту и тишину. Приветливое бормотание кондиционера прекратилось, и по отсутствию привычных звуков он догадался, что электричество отключили. Дом уже начал подвергаться нашествию клейкой сырости вашингтонского лета. Барбара, видимо, специально держала окна в свою комнату закрытыми, чтобы сберечь последние остатки задержавшегося там прохладного воздуха.

С помощью нескольких спичек он добрался до мастерской, разыскал два фонаря и поднялся по лестнице к себе. Затем он вспомнил о своем вине. Без холодильной установки поднявшаяся температура в доме грозила уничтожить все запасы красного, а может быть, и белого тоже. Он совсем забыл об этом. Он разгрузит погреб завтра, сказал он себе, раздраженный своей непредусмотрительностью. Итак, вино стало еще одной невинной жертвой. Он решил, что стоит его выпить и снять напряжение. Следуя за лучом фонаря, он спустился в библиотеку.

Деревянная ручка шкафа не хотела поворачиваться, и он приписал это тому, что дерево разбухло от сырости. Поставив фонарь на пол, он сильно потянул на себя ручку одной рукой, уперевшись другой в неподвижную створку шкафа. Но дверца не шелохнулась. Тогда он дернул еще раз. Тут он услышал напряженный треск где-то у себя под ногами, и, к своему ужасу, увидел, как шкаф медленно начал клониться вперед, падая на него, подобно массивной стене. Он вытянул руки, надеясь остановить падение, но шкаф неотвратимо клонился вниз. Собрав все свои силы, он пытался стать живой опорой, чтобы задержать неминуемую катастрофу. Бутылки внутри стукались друг о друга по мере того, как шкаф медленно наклонялся. Ему удалось, изогнувшись всем телом, развернуться под шкафом на сто восемьдесят градусов и принять его вес себе на плечи и напряженно расставленные ноги.

На мгновение он сумел одолеть мертвую тяжесть, и шкаф начал возвращаться в вертикальное положение. Но вес его был слишком велик, и Оливер оказался в ловушке. Мускулы его плеч и бедер ломило от боли. Скоро он начнет сдавать. Силы иссякнут. А когда он уже не сможет держать на себе эту махину, она попросту погребет его под собой, если только он не отскочит в сторону, что казалось маловероятным. Пот потоком хлынул по лбу, застилая глаза.

— На помощь! — крикнул он, вспомнив внезапно, что уже однажды пережил в сауне. Плохо дело, подумал он. Безжалостная сука. Им овладела решимость, и он попытался периодически менять точки опоры шкафа на свою спину, и какое-то время ему удавалось попеременно перераспределять его вес между плечами, пока наконец его не пронзила невыносимая боль. Нависшая опасность, ужасающе реальная и зловещая, усугублялась нелепостью положения. Вскоре ему придется броситься вперед, невзирая на все увечья, которые может причинить ему тяжелый шкаф.

Первыми не выдержали мускулы плеч, затем спина, и вскоре он уже с трудом стоял на ногах. Ноги дрожали. Помилуй меня, хотелось ему закричать. Но кто его услышит? Кому он нужен?

— Грязная сука, — пробормотал он, надеясь, что ненависть придаст силы его усталым мускулам. Дыхание стало тяжелым и отрывистым. Он зашатался. Его тело подалось, и он почувствовал, как шкаф навалился на него всем своим весом. Колени начали подгибаться. Собрав все оставшиеся силы, он приготовился сделать рывок, но сил не оставалось. Шкаф медленно опускался на него всей своей тяжестью. Наконец, он оказался на коленях. Боль в плечах стала невыносимой. Мысль о том, что он получит увечье или даже погибнет в таком положении, возмутила его, поскольку тогда Барбара одержит над ним желанную победу. Внезапно ненависть к жене охватила его с новой силой, которая, казалось, придала ему энергии. Собравшись в комок, он ринулся вперед, спасаясь от падающего шкафа.

Ему так и не удалось избежать удара, и рухнувший шкаф задел его за подметку ботинка, с силой вывернув лодыжку. Боль приковала его к месту. Но он сумел, извернувшись, развязать шнурки и извлечь поврежденную ногу.

Виски лилось к нему из-под дверцы шкафа, просачиваясь сквозь одежду; кислый запах наполнил всю комнату.

Если она в своей комнате, то наверняка слышала шум. Он ничуть не сомневался в ее намерениях. Этой выходкой она не собиралась только разозлить его. Нет, все гораздо серьезнее. Он ползком пересек библиотеку, добрался до двери, где его ожидал напуганный Бенни, встревоженный грохотом. Теплый язык пса коснулся лица Оливера. «Хороший старина Бенни», — прошептал он, обнимая собаку, вдыхая острый запах псины. Это приятнее, чем запах пота и спиртного, которыми провонял он сам.

Поднявшись на одну ногу, Оливер сумел доскакать до телефона. К счастью, телефон еще работал. Он вызвал такси, а затем поплелся на улицу ждать его приезда.

— Вам повезло, что она не сломалась, — объявил ему молодой чернокожий врач в комнате скорой помощи при вашингтонском центральном госпитале. Он покачал головой. — Вам бы не пить так много. Это всегда приводит к травмам.

— Я и не пил.

— От вас разит, как из пивной бочки.

Оливер чувствовал бессмысленность объяснений. Кто ему поверит? Он покорно перенес обезболивающий укол и отправился домой.

Но прежде чем лечь спать, он прилепил скотчем записку на ее дверь. Потрясение лишило его сил, и почерк был нечетким и прыгающим.

«Ты накликала беду на свою задницу», — написал он. Как и она, он не подписался.

Оливер проснулся, обливаясь потом. Каждый мускул его тела болел. Он чувствовал себя разбитым, выпотрошенным, в поврежденной лодыжке глухо отдавались удары пульса. Кондиционер не работал, и в комнате стояла удушливая жара.

Он задал себе вопрос: неужели это я? Затем стал рыться в памяти, пытаясь отыскать признаки безошибочной идентификации. Он произнес по буквам свое полное имя, прошептал в темноту номер своей страховки, дату своего рождения, название своей юридической конторы, домашний адрес, имена детей. Все это не то, решил он, слегка удивляясь, положительно уверенный в том, что этот корчащийся от боли неуклюжий мужчина, который лежал, объятый ужасом и мокрый от пота, в украшенной пологом кровати двухсотлетней давности, не имел к нему никакого отношения.

На самом деле он — сорокалетний Оливер Роуз, у которого двое прелестных детей, Ева и Джош, и любящая, покорная, красивая, чудесная жена по имени Барбара.

Ее имя прозвучало в его голове музыкальным напевом. Барбара. Дорогая Барбара. Что с ней случилось? Где они все?