Шерил Андерсон - Роковой аккорд

— Представьте себе, что вы замужем за Пикассо. Однажды вы натыкаетесь на целый склад картин и набросков, которые он сделал, когда был не с вами. Все эти работы прекрасны, от них прямо-таки дух захватывает. Они лучше, чем все то, что он показывал вам. Но там только один ваш портрет. Один набросок. Только один.

Я отвлеклась, следя за тем, как Клэр (очевидно, по совету ледяного кубика) наливает себе на четыре пальца водки.

— Вы сожгли пленки, потому что нашли только одну песню, посвященную вам? — не сразу сообразила я.

Клэр грустно улыбнулась мне.

— Я полюбила Мику Кроули в первую же минуту, как увидела его. Он сидел на низкой кирпичной стене возле университетской библиотеки, согнулся над своей гитарой. Ни гроша в кармане, а мне было наплевать. Я верила в него, приносила жертвы, прощала ему все. А он написал для меня только одну песню. Эгоист проклятый!

«Сколько дашь любви, столько и получишь», — запели у меня в голове Леннон и Маккартни. Существуют ли и другие математические законы любви? К примеру, наступает момент, когда любовь обнуляется причиняемой болью или обещания уравновешиваются ложью? Мы все волей-неволей ведем счет, даже если не собираемся выиграть по очкам. Какой бы метод вычислений ни применяла Клэр, она подвела итоги, и за Микой остался изрядный должок.

— Какую песню он вам написал?

Клэр покачала головой:

— Он даже не удосужился записать ее как следует. Только на этих пленках и была. Ее больше нет.

— Зачем же вы оставались с ним?

Этого вопроса Клэр не ожидала, а я не ожидала увидеть такую откровенную боль на ее лице.

— У меня сын.

Династия рок-н-ролла. Король умер, и править будет мой сын. Любой ценой, ценой чужой жизни.

— Сын, которому наплевать на рок-н-ролл, — тихо напомнила я.

Я хотела ее спровоцировать, но опять же не до такой степени.

— Мальчик ищет свой путь, ищет вдохновение, — по слогам отчеканила любящая мать. — Второй альбом будет потрясающий.

— Джазовый альбом?

Клэр чуть не взорвалась — и этот взрыв, несомненно, унес бы и мою жизнь. Она собрала свои элементы воедино с таким усилием, что я физически почувствовала нарастающее давление:

— Я смотрю, он совсем заморочил вам голову.

— То есть? — невинно переспросила я.

— Вся эта чушь насчет экзотического или эзотерического джаза. Это для отвода глаз, чтобы не знали, чего ждать от его альбома. — Как бы четко ни произносила монархиня эти фразы, меня убедить ей не удалось. Многое Адам удачно симулировал, в том числе мужскую заинтересованность во мне (скорее всего, также и непричастность к смерти Рассела), но страсть к джазу была в нем подлинной.

— Рок в его крови! — разогревшись, вещала Клэр.

— Как инфекция?

— Как ДНК! Он сочиняет и поет в точности как отец. Одна удачная песня — и он на коне.

— Да, об этом он говорил.

— Он скоро напишет ее, его опалит это пламя, мощная волна… — Эйлин одобрила бы такое нагромождение метафор.

— Мы говорим о музыке или пытаемся шаманством воскресить Мику?

Клэр улыбнулась загадочной и темной улыбкой пророчицы:

— Будет и то и другое.

Что-то холодом дохнуло мне в затылок, волосы на шее приподнялись. Может быть, я была права, когда отказывалась включить Адама в списки подозреваемых?

— Рассел хотел того же?

— Рассел любил Адама и хотел для него всего самого лучшего. Он бы на все пошел ради него.

— Но пленок из отеля он ему не дал.

Лицо Клэр передернулось, веки опустились, как будто начался внезапный приступ мигрени.

— Пленок нет!

— Рассел хотел, чтобы Адам нащупал свой путь. Вы хотели вернуть мужа, даже если бы пришлось силой заставить сына продолжить его путь.

— Доброй ночи!

— Вы дали Расселу таблетки, чтобы спокойно обыскать его квартиру, и промахнулись с дозой, или вы намеренно умертвили его, чтобы лишить Адама поддержки?

Заранее я не планировала обвинить Клэр в лицо, но кусочки мозаики с такой скоростью скользнули и встали на место, что я не могла удержаться.

— Вон! — односложно пролаяла Клэр и сама вышла из комнаты, даже не оглянувшись. Бесшумно явился дворецкий — проводить меня до двери, убедиться, что по дороге я никуда не сверну, не загляну в потаенные уголки. Из профессионального любопытства я прихватила с собой заготовленный Клэр конверт.

Впервые услышав от Оливии гипотезу, будто Клэр отравила ее отца, я предположила, что речь идет о борьбе за деньги и творческое наследство, однако теперь я убедилась: важнее всего для Клэр контролировать семью, и в первую очередь сына. Любой ценой затащить его обратно на сцену, и ему же будет хуже, если Адам сочинит для мамочки меньше песен, чем она заслужила!

Но как доказать виновность Клэр? Улик не прибавилось, тут Кайл прав. Но если Клэр кто-то помог (к примеру, Грэй Бенедек), можно столкнуть их лбами, нащупать слабое звено. Особенно если окажется, что в итоге проблемы появились у Адама.

Будем надеяться, думала я, к тому времени, как я вернусь домой, Адам сумеет объяснить, что произошло. Суметь бы он сумел, только он был настолько поглощен игрой в криббидж, что не смог уделить мне и пяти минут.

Вместо мрачной вахты у одра больного в моей квартирке развернулась превеселая вечеринка. Пока меня не было, явились Трисия с Кэссиди — им, видите ли, вздумалось устроить мне сюрприз, — и конечно же они остались позаботиться о Кайле и Адаме до моего возвращения. Сбросили туфли, вскрыли пакеты с попкорном, смешали коктейли для всех, кроме Адама, так что обстановка в доме оказалась куда приятнее, чем запомнилось мне в момент ухода. Это было мало похоже на собрание друзей или родственников, присматривающих за потенциальным самоубийцей, скорее клевые ребята собрались познакомиться со студентом-новичком.

Адам пил чай с молоком из огромной пиалы — похоже, Кэссиди использовала миску для хлопьев. Лицо все еще нездоровое, но краски понемногу возвращались к нему. Кайл уведомил меня, что сознание к Адаму вернулось полностью, а вот припомнить, где он был и с кем, прежде чем рухнул на моем пороге, он пока не может. Трисия расспрашивала Адама про его детство, как ему жилось-рослось в знаменитой семье, и морщилась от комментариев Кайла: дескать, из рассказов Адама совершенно очевидно, что Джордан — «плохой брат». Кэссиди больше хотела знать, какой самый неприличный предмет или какую часть тела Адаму когда-либо предоставляли для автографа.

Я сообщила Адаму, что побывала у его матери, и его оживление створожилось.

— Зачем это вы?

— Меня вызвали.

— Обо мне говорили, да? — без вопросительной интонации произнес он и дрожащими руками отставил чай.

— Она обвинила меня в том, что я вам навязываюсь, — продолжала я. Немые участники нашей беседы так и уставились на меня.