Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 2

— Я думаю, прошлой весной. Джейк умер в сентябре, и к тому времени Шайн располагал всей информацией, необходимой для начала своей кампании. Если предположить, что разработка планов заняла у него три месяца, то получается июнь или май.

— В мае стояла изумительная погода, — сказала я. — Помню, как мы со Скоттом наблюдали удивительный красный закат за башней Бикмана… да… но я не помню уже все это в деталях, в голове туман. — Я допила шампанское и отвернулась. — Извини, Гарри.

Оставив его, я направилась к выходу, идя вдоль стены и одновременно наблюдая за отцом, стоявшим под центральной люстрой и окруженным ближайшими друзьями. Он увидел меня, улыбнулся, я улыбнулась в ответ, не выдавая охватившего меня смущения. Мне не хотелось, чтобы кто-то об этом знал. Мне и самой-то не хотелось об этом знать, и внутренний голос говорил мне, что если я перестану думать о предположении Гарри, то скоро об этом забуду.

Я вернулась домой и стала думать о своей свадьбе в канун Рождества.

— Привет, дорогая, как там у вас дела?

— Да ничего. Как я рада слышать тебя! Я только что вернулась с вакханалии у отца; от облегчения все неистовствуют и ведрами поглощают шампанское. Как же они будут поносить Шайна завтра, когда у них с похмелья затрещат головы!

Скотт засмеялся:

— Значит, я пропустил хорошую вечеринку!

— Да нет, вся эта дикая оргия была довольно скучна, а кроме того… хватит, меня уже тошнит от этого Доналда Шайна! Не хочу о нем больше говорить, все это в прошлом, а сейчас меня заботит будущее. Слушай, любимый, не могу дождаться того момента, когда встречу тебя в аэропорту! Я специально подготовлю свой автомобиль к твоей встрече!

— Да брось ты это! Одолжи лучше «кадиллак» вместе с шофером у своего отца, а вместо заднего сиденья поставь двухспальную кровать с занавесками, ладно? Как твой отец, кстати? Я несколько раз звонил, но не мог застать его в офисе. Он, видно, был страшно занят делами с Шайном.

— С отцом все в порядке. Я, правда, редко вижу его в последнее время, но он в порядке, так что можешь о нем не беспокоиться.

— Слушай, у тебя такой тон… Там у вас все в порядке?

— Да, все нормально! Просто я очень озабочена предстоящей свадьбой, и еще меня мучают какие-то невротические сны…

— Эротические? Меня тоже! Никуда не могу деться от них!

— Да невротические! Слушай, Скотт, дорогой, пожалуйста, не попади под автобус или в какую-нибудь авто- или авиакатастрофу… Будь осторожен, ладно? Обещаешь? У меня такие ужасные сны, словно мы больше никогда не увидимся…

— Выбрось из головы всю эту чепуху!

— Скотт, милый, если бы ты только знал, как я люблю тебя! И ничто, абсолютно ничто меня не заботит, кроме нашего будущего…

— Тогда расслабься. Тебя просто замучила предсвадебная суета. А как твои настроены, доброжелательно?

— Да… Я думаю, да… А ты что, тоже нервничаешь?

— Да, при мысли о твоем крохотном спортивном автомобиле у меня волосы встают дыбом! Может быть, ты отдашь его кому-нибудь? Тогда мы сможем смело смотреть в будущее и лететь навстречу нашему счастью!

Я рассмеялась.

— Мне стало лучше после разговора с тобой.

— Вики, дорогая, ни о чем не беспокойся. У меня нет желания попасть под автобус, поверь. Приезжай в аэропорт и смотри, как я буду проходить через таможню. Я там буду.

— Я знаю, ты будешь. Знаю.

— Все идет нормально, — сказал он. — Все идет просто прекрасно.

— Мама, — сказал Эрик, — можно мне с тобой поговорить?

Это было накануне ожидаемого прибытия Скотта в Нью-Йорк, и Эрик с Полом проводили дома рождественские каникулы. Я сидела в спальне за столом и раскладывала зарплату нашей прислуге. Обед ожидался через полчаса.

— Конечно, Эрик. Заходи.

Он сел на стул подле стола и серьезно на меня посмотрел. Для него это было характерно: он был очень серьезный молодой человек. Он был высок, как Сэм, но более худой и угловатый; его светлые волосы, придававшие ему в детстве сходство со мной, потемнели и стали каштановыми. Его глаза темнели за очками, и я вдруг, к своему изумлению, поняла, что он нервничает. Мысль, что кто-то из моих детей может нервничать, разговаривая со мной, была для меня так неожиданна, что я не удержалась от вопроса, что же случилось.

— Два моих растения завяли, — сказал он.

— О, Эрик, какая жалость! Но прислуга очень заботилась о них в твое отсутствие.

— Дело не в прислуге. Это воздух, атмосфера. Воздух становится все хуже и хуже, и поэтому я… я все сильнее ощущаю потребность служить охране окружающей среды. Когда я поступлю в колледж… — Он замялся. Он был бледен, и я видела, что он борется с собой, собираясь выложить мне всю правду, которую он больше не мог носить в себе. Я вся обратилась в слух.

— Когда ты пойдешь в колледж…

— Когда я пойду в колледж, я хочу — я должен — специализироваться в чем-то важном для меня. Мама, мне очень жаль, но я больше не могу притворяться. Я не хочу специализироваться в экономике. Я не хочу быть банкиром. Я хочу заниматься экологическими проблемами.

Я понимала, что должна сохранять выдержку и спокойствие, но это стоило мне больших усилий. Мне было больно и обидно за своего отца.

Эрик наклонился ко мне и взволнованно заговорил:

— Мама, постарайся меня понять. Это так называемое великое общество превращает планету в свалку, в помойку и черпает для этого средства из заведений типа «Ван Зейл». Вот почему я не могу быть банкиром ни при каких обстоятельствах. Я осознаю свою ответственность перед дедом, тем более, что Пол и близко не подойдет к банку, а Бенджамин — просто камень на шее, но я не могу изменять своим принципам и заниматься тем, во что я не верю. Представь себе, как это будет ужасно. Я буду стараться делать что-то, а потом через некоторое время я возненавижу себя за то, что потратил впустую свою жизнь… Не пытайся меня переделать, мам! Пожалуйста, позволь мне быть самим собой! Позволь мне делать то, что я хочу и могу делать!

Итак, все стало ясно. Я, конечно, нашла в себе силы скрыть свое огорчение, так как понимала, насколько оно незначительно в сравнении со счастьем Эрика. Я чуть было не повторила ошибку своего отца, пытавшегося когда-то вогнать меня в имидж Эмили, но нашла в себе силы избежать этого. И я заговорила своим голосом, а не голосом отца:

— Конечно, Эрик, ты должен заниматься тем, к чему испытываешь влечение. Я горжусь тобой, что ты нашел в себе силы сказать правду, и ты можешь рассчитывать на мою поддержку.

Он наклонился ко мне и неловко обнял. Я была растрогана его лаской, так как он обычно был очень сдержан. И я поняла причину его отчуждения: он долго оставался наедине со своим внутренним конфликтом, с тех пор как осознал, что ему суждено стать преемником деда в банковском бизнесе.