Барбара Брэдфорд - Помни

Но женщины не замечали чудной погоды. Они сидели, обнявшись, соприкасаясь светлыми головками и наслаждаясь мгновениями покоя после долгого и трудного разговора.

Ники слегка отстранилась, заглянула Анне в глаза и закончила:

— Вот так. Я рассказала всю правду, ничего не утаив. Теперь вы знаете все.

Анна кивнула и сжала ее руку, затем вытащила из кармана платок и вытерла глаза.

— Значит, моего мальчика больше нет. — Она скорбно покачала головой. — Ты знаешь, я, наверное, сегодня выплакала все слезы. Ничего не осталось. Я скорбела по Чарльзу три года и вряд ли смогу скорбеть дальше.

— И не надо. Вам нужно смотреть вперед, Анна. Жизнь продолжается — ваша жизнь с Филипом.

— Да, дорогая, ты совершенно права. — Анна улыбнулась. — Минуту назад ты сказала, что теперь я знаю все, и это действительно так, благодаря тебе. Но ты всего не знаешь, Ники. Ты не знаешь того, что знаю я. Думаю, мне следует рассказать тебе о Найефе аль-Кабиле и о том, что произошло сорок один год назад.

— Если только вы и в самом деле хотите этого.

— Да, хочу. И Филипу я расскажу. Потом. Он тоже имеет право знать.

Посмотрев вдаль, спокойно и задумчиво, Анна начала свою исповедь:

— Я помню все, как если бы это случилось вчера. Мельчайшие подробности так же живы в моей памяти, как и тогда. Мой отец, Джулиан Клиффорд, в свое время был видным государственным деятелем, Ники. Он много общался с великим Уинстоном Черчиллем, особенно во время второй мировой войны. Они были политическими союзниками. Мой отец помогал созданию государства Израиль в сорок восьмом году. Мы с ним были в то время очень близки. Он был вдовец — моя мать умерла во время войны. Так или иначе отец взял меня с собой в Палестину, это было в сорок седьмом. Ему нравилось возить меня с собой за границу, ведь он подолгу не бывал дома. В сорок восьмом году я встретила Найефа. Он был потомком древнего и знатного палестинского рода в секторе Газа. Его семья владела землей и апельсиновыми плантациями. Их очень уважали в тех местах. Найеф был на несколько лет старше меня, и мы полюбили друг друга.

Анна замолчала.

Ники посмотрела на нее, но ничего не сказала, поняв, что она собирается с духом.

— Мы очень любили друг друга, Ники, — продолжила свой рассказ Анна. — Это была первая любовь для нас обоих, ты знаешь, что это такое. Мы не видели никого и ничего, кроме друг друга. Он был такой красивый, такой обаятельный молодой человек, не очень высокий, белокурый, с красивыми зелеными глазами, чистыми и невинными. Он был очень добр, нежен и предан, и мы стали неразлучны. В мае сорок восьмого, когда мне едва исполнилось семнадцать, я поняла, что беременна.

Анна снова замолчала и пристально посмотрела на Ники.

— В те времена все было по-другому. Я ничего не могла поделать, даже если б захотела, чего у меня и в мыслях не было. Естественно, я ужасно испугалась. Мы рассказали все моему отцу, Найеф сказал, что любит меня, и попросил моей руки. Я тоже призналась, что люблю Найефа. Но мы не услышали от него ничего хорошего. Отец был в ужасе и ярости. Он тут же отвез меня домой, в Англию. Сердце мое было разбито. Я смогла увидеть Найефа только спустя семь лет.

— О, Анна, дорогая, как это печально. Вы были так молоды, почти ребенок.

— Мы оба были детьми. И неопытны в житейских делах. У моего отца был старинный и дорогой друг, Генри Деверо, британский промышленник. Генри знал и любил меня с детства. Он был вдовцом, детей у него не было, и по просьбе моего отца он согласился на мне жениться. Наша свадьба состоялась в сентябре. Можешь представить мой ужас, когда меня, ждущую ребенка, разлучили с Найефом и выдали за человека чужого, которого я знала только как друга отца. Горе мое было огромно, но мне ничего не оставалось, как повиноваться родительской воле. Генри к тому времени знал, что у него рак лимфатических узлов и долго ему не прожить. Семьи у него не было, только дальний брат. Он всегда нежно относился ко мне и был счастлив на мне жениться. Ему нравилась мысль о том, что ему будет о ком заботиться и что он сможет прожить последние годы жизни в обществе юной супруги. Должна сказать, что он был добр ко мне и очень любил Чарльза. Но с ним я не была счастлива. Да и о каком счастье можно говорить? Наш брак был насмешкой. Но теперь, оглядываясь назад, я должна сказать, что я и не старалась что-то изменить. Генри казался мне стариком. Как, впрочем, оно и было, он годился мне в отцы.

— И само собой разумеется, вы тосковали по Найефу, — проговорила Ники, вновь касаясь руки Анны.

— О да, как я по нему тосковала! Но ничего не могла поделать. И все же у меня был очаровательный ребенок — Чарльз. Сын Найефа. Я обожала сына до самоотречения, и он помог мне залечить сердечную рану. В конце концов я привыкла — ведь ко всему привыкаешь. Чарльз родился в феврале сорок девятого, но лишь когда ему исполнилось шесть лет, я решила, что он должен узнать своего настоящего отца. К тому времени все стало намного проще, ибо Генри и мой отец умерли. И вот в пятьдесят пятом году я отвезла Чарльза на юг Франции, в Ниццу, где он и встретился с Найефом.

— И с того времени он постоянно виделся с отцом на протяжении многих лет. Чарльз говорил мне об этом в Париже.

Анна кивнула.

— Они виделись очень часто. Я поведала ему, что это большая тайна, что никто не должен знать о Найефе, так как боялась моего брата Джеффри. Надо сказать, что Чарльз оказался очень смышленым мальчиком. Он умел хранить секреты. Он любил Найефа, и Найеф любил его. Я не знала о том, чем он ему забивает голову. — Анна промолчала и, вздохнув, добавила: — Но в любом случае я ничего не могла бы с этим поделать. Когда Чарльзу исполнилось восемнадцать, он стал жить, как ему хочется, он ведь был очень самостоятельный, независимый. Но, по правде говоря, Ники, я и не подозревала, как сильна их взаимная привязанность, во что превратились их отношения, не знала до сегодняшнего разговора с тобой. Чарльз был очень скрытным. Я полагаю, должен был молчать.

— А вы восстановили свои отношения с Найефом?

— Нет. Впрочем, это не совсем так. Мы встречались с ним пару лет, наш роман возобновился там же, где мы расстались. Только это было уже совсем не то — прошлого не воскресишь. Мы расстались по обоюдному согласию. Он жил в Ливане, а я здесь, в Пулленбруке, и к тому времени он увлекся политикой и с головой ушел в свои планы. Я думаю, он уже тогда затеял свое дело.

— Чарльз сказал, что его отец был политиком умеренного толка. Вы верите этому?

— Всецело. Найеф был не из тех, кто прощает насилие или прибегает к нему. Он всегда считал, что мира можно достичь другими средствами.

— Он женился? У него были еще дети?

— Нет, он так и не женился. И детей у него больше не было — по крайней мере, мне об этом ничего не известно. Возможно, это одна из причин, по которой Чарльз так дорог ему. Он был его единственным сыном, и он предъявил на него свои права, разве нет?