Оливия Голдсмит - Опоздавшая

— Все правильно: мертвый человек говорит на мертвом языке. — Он поник головой. — Это был трудный день. Я очень надеялся на победу. У меня нет детей, и мне хотелось оставить после себя нечто стоящее, чтобы кто-то меня помнил, — прошептал он.

— Извини, Вилли, — ответила Карен.

Карл встал из-за стола. Его любовник умер от СПИДа два года назад.

— Пойдем, Карен, — сказал он.

Джефри, который вернулся из гардероба с одеждой, помог Карен одеться. Столик опустел, около него остался нетвердо стоящий на ногах Вилли.

Дефина взяла Карен за руку.

— Не принимай на свой счет, Карен, — прошептала она. — Ты же знаешь, как это бывает с голубыми модельерами, — они всегда «cherchez la mere» — маменькины сынки. А с тебя на сегодня достаточно: ты не его мамочка.

Несмотря на попытку Дефины сгладить неприятное завершение столь замечательного вечера, Карен испытывала угрызения совести. Непонятным образом она чувствовала состояние этого одинокого призрака, маячащего тенью отца Гамлета за покинутым столиком.

— О Боже! — воскликнул Карл, — неужели надо так переживать недоставшуюся награду, стоя перед лицом вечности?

Но Карен, стиснувшая почетный знак Приза Оукли прижатой к животу рукой, очень хорошо понимала, какие непредвиденные последствия может вызвать желание, которое невозможно удовлетворить.

На следующий день после получения Приза Оукли расстроенная Карен сидела в приемной доктора Голдмана, пытаясь пережить только что услышанный вердикт: неизлечимое бесплодие.

Вообще-то она об этом знала всегда. Знала с самого начала, несмотря на все проверки, обследования, лекарства, несмотря на сомнения Джефри относительно себя и целый полк привлеченных им врачей — она знала, что все дело в ней самой и ее состояние непоправимо.

Удивительно, но в тот момент, когда доктор сообщил ей официальное заключение, у Карен возникла идея отыскать свою родную мать. Впрочем, может быть, ничего странного в этом и не было. Возможно, это естественное желание всех повзрослевших бесплодных приемышей. Откуда ей знать. А сколько таких, как она, на свете, размышляла Карен. Составляем ли мы настолько значимую демографическую группу, чтобы быть заметным подмножеством диаграммы роста числа младенцев? Появились ли мы в списке Опра, и разработана ли уже программа из двенадцати этапов в поддержку нас как самостоятельной специфической группы?

Судя по самочувствию, ей сейчас не помешала бы помощь. Это расплата за то, что она была так счастлива прошлым вечером. Приз Оукли, блеск публики, счастье — все потускнело и как бы отошло в далекое прошлое, либо случилось в другой жизни. Опасно быть очень счастливой! Она — еще одно тому доказательство.

После почти тридцатимесячных попыток забеременеть, после проводимых по расписанию половых сношений, болезненных и унизительных тестов, обследований специалистами и консилиумами стало ясно, что у нее что-то серьезное. И нечему удивляться, убеждала она себя. Это не неожиданное событие. Просто наконец вынесено окончательное заключение — неизлечимое бесплодие. И не будет больше медицинских обследований, вагинальных термометров, врачебных визитов в середине дня в момент менструации. Никакой боли, затрат на лечение, никакой досады… И никакой надежды.

Она знала все это — и все же была ошарашена сообщением.

Не эта ли безнадежность породила идею отыскать свою мать? Карен не могла понять происхождения этого желания, этого стремления заполнить пустоту, которая — теперь уже ясно — не может быть заполнена рождением ребенка. Она не часто задумывалась о своей настоящей матери, а вот теперь потребность ее отыскать стала сильна до спазм в животе, до тошноты.

Она вспомнила Вилли Артеча; из всех событий прошлой ночи не потускнел только его образ. Разве Джефри не упрекал ее, что она помнит только плохое? Но она не властна над своими чувствами. Сейчас она сочувствовала умирающему Вилли Артечу, который хотел, чтобы о нем помнили его дети.

Ее желание завести ребенка не имело отношения к проблеме памяти, или почти не имело. Ребенок был нужен ей для того, чтобы наладить правильную жизнь, превратить ее и Джефри из супружеской пары в полноценную семью. Но, по каким бы причинам она ни хотела это сделать, этого не случится. Возможно, потому ей и стала так необходима встреча с матерью, с настоящей ее матерью.

Вот так она и сидит в изысканно декорированной клинике по зачатию на Парк-авеню рядом с другой женщиной, в глазах которой читались только страх и боль. Почему они назвали больницу клиникой-по-зачатию, если сюда приходят бесплодные женщины? — с горечью думала Карен. Бесплодные и богатые, уточнила она себе. Сколько стоило лечение доктора Голдмана? Шесть или семь тысяч? И каков результат? Ее передернуло. Деньги не могут отвести удар, разве что предоставить в твое распоряжение барселонское кресло, чтобы сидеть и пытаться прийти в себя в комфортных условиях и, удерживая тошноту, не извергнуть съеденный завтрак на аксминстерский ковер.

Она стала абсолютно другой женщиной, совсем не похожей на ту, которая пятнадцать часов назад стояла на сцене «Уолдорф Астории». Ничто отныне ничего не значило. Никакая память о славе не успокоит боль.

Она не могла даже выплакаться на материнской груди. Нужно признать оба факта: нет никаких надежд родить ребенка и ей просто необходимо найти свою настоящую мать. Для Белл ее собственные переживания были важнее всего остального. Известный анекдот о матери и дочери мог бы быть рассказан про нее: когда мать обнаружила свою дочь лежащей мертвой на полу, то воскликнула: «Как ты могла так поступить со мной?» И в ее, Карен, теперешнем случае Белл оказалась бы самой несчастной — будто это она не могла родить. Белл ожидала сейчас услышать рассказ о Призе Оукли. Она любила достижения, а не неудачи.

Хуже всего то, что Белл давно настаивала на том, чтобы Карен и Джефри обзавелись детьми. Было трудно признаться в том, что она была права. «Мы должны были попытаться родить ребенка раньше, — думала Карен. — Но я была так поглощена работой! Отвоевать себе место под солнцем в мире моды — это не валяться на пляже, загорая. А потом, когда я переступила порог этого мира, как же было не войти внутрь? Когда мое барахло действительно начало входить в моду, то как же было не работать, не добиваться признания, не ездить на презентации? У меня просто не оставалось времени ни на что другое. Что же касается ребенка, то я думала, что все еще успеется».

Только теперь стало поздно. Карен почувствовала приступ боли где-то там, в районе нефункционирующих женских органов. Раскаяние? Мнимая менструация? Она припомнила слова доктора о том, что ее бесплодие не связано с возрастом. Не исключено, что она и раньше не могла зачать ребенка. «Поэтому, скорее всего, мои сожаления о затягивании зачатия неоправданны», — уговаривала она себя и пыталась в это поверить.