Татьяна Лунина - Территория отсутствия

Молодая москвичка презрительно фыркнула, но решила смолчать. По всему видать, что дед хоть не страшен, но лучше ему не перечить, особенно здесь, на Кавказе, где женщине и рта без разрешения не раскрыть. «Знаток» горных законов нацепила маску паиньки, кротко сложила ручки.

— Молодец, — одобрил фантом, — человек суетиться не должен. Суета вытесняет его с территории, поняла?

— Нет.

— У каждой судьбы, девочка, своя территория. Там люди рождаются, любят, живут, оттуда смиренно уходят, — он нес полную чушь, понять которую невозможно и трезвому, а у нее в голове еще шумело молодое вино. — Если будешь активно вторгаться в чужую судьбу, давить других, чтобы самой шагалось легко, хитрить, завидовать, врать — опустошишь свои владения и вместо урожая соберешь одни камни.

— Во-первых, я совсем не завистливая, — не сдержалась цыганская дочка. — А во-вторых, у нас нет никаких владений, значит, нечего собирать.

— Владения есть у каждого, — строго возразил горбоносый чудак, — их отмеряет человеку Господь. А тебя он еще наградил и даром внушать любовь.

— Разве это плохо?

— Когда им питают жизнь — хорошо. Но есть владения, как выжженная пустыня, где уничтожено все, что должно там расти: вера, надежда, любовь. Территория есть, а жителей нет, только суета, пустота и обман. — Он подошел к изголовью, стал рядом, продирая острым взглядом насквозь. — Заруби себе на носу: территорию отводит Бог, но властвует там человек. Можно даже в угол загнать свою душу, душа человечья крепкая, держится до последнего. Ты только каплю вина ей оставь, чтобы не иссохла, да крошку хлеба, чтоб не оголодала совсем — она будет жить. — Старик положил руки на девичьи глаза, ладони неожиданно оказались нежными, прохладными, пахнущими душистой травой. — А теперь спи. Знаю, ты не все поняла, но сказанное слово, как брошенное семя, обязательно принесет плоды. Спи, Мария! Когда проснешься, забудь меня и слова мои, для тебя пока странные, — и выдохнул, как припечатал: — Да будет так!

— Может, ты ведьма?

— М-м-м?

— Нет, правда, признайся: может быть, твоя матушка согрешила с бесом?

— У меня отец был цыган, понятно? И если не прекратишь молоть ерунду, я напророчу тебе что-нибудь жуткое или заколдую.

— Заколдуй! — в комнате был полумрак раннего зимнего утра, за окном дворник скреб снег лопатой, где-то орал «зайка моя» Киркоров. — Почему ты не захотела поехать ко мне?

— Соскучилась по своему дому.

— А я соскучился по тебе.

— М-м-м?

— Если не прекратишь мычать, укушу! — в ответ послышалось категоричное «м-м-м», подкрепленное отрицательным жестом. — Все, мое терпение лопнуло!

…Через полчаса, отлепившись от горячего ненасытного тела, она призналась.

— Я сегодня опять видела тот же сон.

— Какой?

— Помнишь, я как-то рассказывала, что после школы, в августе, когда многие из нас уже стали студентами и одурели от всех экзаменов, мой бывший сосед по парте, Лешка Бугров, предложил мне и еще четверым ребятам из нашего класса на недельку смотаться в Афон, под Сухуми. Там жил его родной дядя, который над Бугром просто трясся и постоянно зазывал к себе. Хоть одного, хоть с друзьями — лишь бы любимый племянник приехал.

— Помню. Ты еще тогда говорила, что, если бы не отец, не видать тебе этой поездки, как своих ушей.

— Точно! Родители сначала вообще никого не хотели отпускать, но потом сжалились. Созвонились с Лешкиной мамой, взяли клятвенное обещание, что ее брат не будет спускать с нас глаз, напичкали каждого советами и проводили на вокзал. Было здорово, правда! Пять дней пролетели, как один, а на шестой, перед отъездом кто-то из мальчишек предложил подняться в горы самим, без старших. Идея, естественно, привела всех в восторг. Мы воспользовались тем, что Лешкиного родича внезапно вызвали на работу, наплели что-то тетке, Бугор стащил вино из подвала. Нам хотелось свободы, хмеля, песен, звезд и прочей романтической чепухи, которая запоминается в таком возрасте на всю жизнь. Расположились у речки. Лешка охлаждал вино, ребята собирали хворост для костра, Ленка Найденова мыла в ручье виноград, а я нашла тропинку и стала подниматься по ней. Было интересно, куда она приведет. Привела: провалилась в какую-то дыру и потеряла сознание.

— Бедняжка. И что дальше?

— А вот дальше случилось странное. До сих пор не могу понять: то ли наяву это было, то ли приснилось.

— Что именно?

— Черный старик.

— Негр?

— Просто смуглый, и весь в черном.

— Значит, колдун. И что он делал? Приобщал к своей кабалистике?

— Нет, он хотел сказать что-то очень важное, о чем-то предупредить. Но мне казалось, старик несет чепуху.

— Страшный?

— Ничуть. Высокий, худой, весь в черном, ходил вокруг и размахивал руками, как крыльями. Настоящий ворон, — Мария притихла, вспоминая странный сон, который впечатался в память, словно рифленая подошва — в расплавленный от жары асфальт. Помнилось все: грубый топчан, котелок, морщины на смуглом худом лице, пронзительные темные глаза, горбатый нос, черный клобук, длинная черная ряса — то ли чернокнижник, то ли монах. Помнился даже паук, болтавшийся в воздухе на паутинке, точно воздушный гимнаст. Забылось главное — слова. Кажется, старик бормотал о какой-то территории, о выжженной пустыне, где кого-то надо поить вином, о чьем-то бесценном даре, о вере во что-то — чушь несусветная! Однако она могла бы поклясться, что в этой чуши скрывался смысл жизни для каждого.

— Так что твой ворон накаркал?

— Не помню, — Мария жалела, что проболталась. Размякла, как идиотка, и выдала то, о чем лучше молчать. А выдавать такое — почти предавать, причем не других — себя. Она потянулась, как кошка, и улыбнулась. — Ерунда! Это все только сон. Кстати, почему мы валяемся? Уже почти светло, сейчас, наверное, около восьми. Разве у нас выходной?

— У меня — да. — Что-то в его тоне показалось фальшивым.

— Что-то не так?

— Все нормально.

— Правда?

— Конечно. — Голос звучал подозрительно беззаботно, чтобы можно было поверить. Однако в душу лезть Мария не стала, захочет — расскажет сам.

— Я пошла в ванную. Через два часа мне надо быть на работе.

— Кофе попить успеем?

— Легко!

…В «Ясоне» за прилавком сидела другая — толстая, белобрысая, круглолицая, с бесцветными ресницами и бессмысленным взглядом по-стариковски выцветших глаз, считавшихся, наверное, голубыми. Преемница Леночки Карасевой скорее походила на вылезшую из кадки опару, чем на продавца-консультанта в антикварном салоне. Такая, конечно, распугает всех покупателей, зато не вызовет у начальства охоты запираться tet-a-tet в кабинете. Виктория Акакиевна надежно обезопасила свой душевный покой.