Белва Плейн - Карусель

— Может, тебя заботят олени, лисы и деревья, а вот я волнуюсь за людей.

— Может, твои цели и отличаются от целей Йена, но сейчас ты говоришь совсем как он, хотя мне и неприятно это признавать.

— Значит, у нас с Йеном есть что-то общее! Похоже, что, хоть и по разным причинам, мы с ним в одной лодке.

— А у нас с Клайвом останется хвост огромного производства.

— И целые сундуки наличных, не забывай.

— Ты забываешь, что они нам не нужны. Нет, — повторил Дэн, — от тебя я этого не ожидал. Никак не ожидал.

— Поверь, я бы не стала так настаивать, но мне нужно о себе позаботиться. В этом мире, Дэн, если ты сам о себе не позаботишься, никто о тебе не позаботится.

— Я совершенно с тобой не согласен.

— Позволь мне сказать тебе…

— Давай поговорим в другой раз, Аманда, хорошо?

— Ладно, я не настаиваю. Земля, которую я хочу купить, является частью поместья, пройдет несколько месяцев, прежде чем уладят все формальности. А до того времени у меня будет на нее право покупки. Так что я могу подождать и посмотреть, как будут развиваться события у вас. Если я смогу получить то, что хочу, мне все равно, как это будет достигнуто.

— Я действительно больше не могу говорить, Аманда, извини. Спокойной ночи, — попрощался Дэн.

Когда она повесила трубку, в гостиную вернулся Тодд.

— Ты слышал?

— Я же сказал, что не собираюсь этого делать. Неужели ты думаешь, что я сделал бы это без его ведома?

— Извини, я не подумала. Иногда я… Дэн, вероятно, разъярился на меня. Я правда не хотела ссориться со своим братом, и ребенок так кричал…

— Для человека, который не хочет ссориться, ты постаралась на славу. Я не мог не слышать твои реплики, они были весьма резкими.

Получив отпор, Аманда почувствовала, как в уголках глаз собираются слезы. Увидев это, Тодд обнял ее.

— Мне очень грустно видеть тебя в таком состоянии. Ты позволила этой идее поработить себя, практически задушить. Это того не стоит, — сказал он. — А если ты разрушишь их дело, тогда попадешь в настоящую петлю, особенно если ты — я слышал, как ты говорила что-то насчет Йена, я не знаю, кто он, — встанешь на чью-то сторону на восточном побережье. Ты ведешь себя неразумно, Аманда, стараясь отделаться от своих родственников. Все это может кончиться тем, что ты лишишься своих доходов.

— Ты ничего об этом не знаешь, — пробормотала она.

— Я знаю, что, какими бы благородными причинами ты ни руководствовалась, ты хочешь иметь то, что не можешь себе позволить. Прояви разум. Не становись для них лишней. Это приведет к печальным последствиям.

— Забавно, — фыркнула она, — что уступить всегда просят женщину. Всегда!

— Не всегда. Слишком часто, да, но не в этот раз, по моему мнению.

— Однако сейчас в расчет берется только мое мнение.

— Как же ты любишь спорить! Тебе бы надо быть юристом, — сказал он, смеясь и притягивая ее к себе.

Аманда понимала, что он хочет ее успокоить и утешить, и хотела этого мужского утешения, с которым для любящей женщины ничто не сравнится. За последние месяцы она привыкла к присутствию Тодда в своей жизни и знала: он не похож ни на одного из тех мужчин, что были у нее раньше. Он был настоящим, он был мужчиной ее жизни.

Однако случались дни и вечера, как этот, когда он был слишком категоричен, хотя и нежен, слишком уверен в себе, в своей власти над ней, лишая ее независимости.

Сейчас он, тяжело дыша, прижал Аманду к двери, и его мягкие губы настойчиво искали поцелуя.

— Идем, — прошептал он. — Идем, Аманда. Милая…

Но ей не хотелось. Не теперь. Унизительно, когда твой мозг так возбужден, а каждый нерв натянут. Она не машина для наслаждений, не мотор, который достаточно только включить. Аманда стала отталкивать Тодда, отворачиваться.

— Я не могу. Нет, Тодд. Прошу тебя. Не сейчас. Нет!

Он отпустил ее и нахмурился.

— Не сейчас? А когда? На Рождество? Или для тебя это тоже слишком скоро?

— Не глупи, Тодд.

— Это не глупости. В последнее время ты не очень-то проявляла свою любовь.

Ну, разумеется, она ранила его самолюбие. Видит Бог, она не хотела, но у нее просто нет настроения. Неужели он этого не видит? Он считает себя отвергнутым, поэтому она постарается успокоить его, объяснить, в каком состоянии находится.

— Пожалуйста, Тодд. Я думаю только о своем проекте. Ты сам говорил, что мужчина, когда он волнуется, не испытывает страсти. То же самое происходит и с женщинами.

В комнате повисла холодная тишина. Несколько минут оба молчали. Потом Тодд отошел к окну.

«Помоги мне, — подумала она. — Помоги мне, Тодд. Я такая. Со мной такое бывает. Прошу тебя, Тодд, я люблю тебя. Помоги мне».

Он стоял прямо, но во всей его позе чувствовалась печаль. Может, грустью веяло от его неподвижности? Повинуясь порыву, она подошла к нему и, коснувшись его руки, заговорила:

— Тодд, прости меня. Это просто настроение. Ты же понимаешь. В другой раз. Ты знаешь, что я всегда…

Она умолкла, и он обернулся к ней, на лице его отразились тревога и нежность.

— Я знаю, что ты всегда стараешься, но ничего не чувствуешь. Это я тоже знаю.

— Это неправда, неправда!

Он покачал головой:

— У тебя слишком много зла внутри, Аманда. Тебе надо научиться… или нужно, чтобы тебя научили… — Он умолк. — Ты мне очень дорога, вот почему я это тебе говорю.

И снова он читает ей мораль, будучи умудреннее, будучи опытным советчиком… и как бы деликатно он это ни делал, Тодд ее подавлял. Всегда, всегда все вот так идет прахом. Если бы хоть раз он — или кто-то другой — уступил!

— Ты действительно меня любишь?

— Ты знаешь, что да.

— Тогда ты мне поможешь?

— Если смогу.

— Возьми это дело ради меня.

— Какое дело?

— Неизбежное судебное разбирательство.

— Ты же не собираешься подавать в суд на своего брата?

— На фирму. На всех на них, если только не получу удовлетворительного решения, прежде чем собственность пойдет на рынок и окажется в чужих руках.

Его изумление отрезвило ее. Потом он сказал:

— Мне открылись не очень-то привлекательные черты твоего характера. Это тяжело и не достойно тебя.

— Тяжело! Это со мной тяжело? Уж кому-кому, но мне столь странное определение подходит меньше всего.

— Ты поступаешь неправильно, Аманда. И в конце концов уничтожишь себя.

— Нет, если мой юрист окажется способным.

— Я говорю о моральной стороне. Это неправильно с моральной точки зрения, и если ты не видишь этого сейчас, когда-нибудь ты это поймешь. С тобой обращаются справедливо, вынужден тебе это сказать. У тебя нет никаких оснований для иска, никаких!..

— Значит, ты не возьмешься за это дело?

Выражение его лица сделалось теперь суровым, слишком суровым.

— Нет, за это дело я не возьмусь.

— Это то, что ты называешь помощью мне?