Сьюзен Айзекс - Волшебный час

Я заглянул в блокнот.

— Здесь только одна горничная, Роза?

— Верно.

— Негритянка, белая, латиноамериканка?..

— Португалка, — отрезала Мэриэн Робертсон. — Росточку небольшого, но все же повыше, чем я. Каких-нибудь метр шестьдесят. Знаешь, была такая песенка. — Она откашлялась и запела: — Метр шестьдесят, лазоревые очи, о, что за метр шестьдесят… Господи, что это я распелась? Прости, Стив. Ну и ну! Четырнадцать лет работала у мистера Спенсера, и вот его убили, а я пою…

— Бывает. Я вижу, как вы расстроены, и это понятно. — Я умолк ненадолго. — Вы ладили с ним?

— Ну… В общем, ладила. То есть он был такой вежливый. Такой обходительный. Впрочем, ты сам знаешь, каковы они в разговоре, эти ньюйоркцы.

Я кивнул. Мы, местные, прекрасно знали, какая пропасть отделяет нас от пижонов из Нью-Йорка. И каждый, кто раз и навсегда это усвоил, считал себя совершеннейшим созданием.

— По правде говоря… Да ты и сам знаешь киношников. Но мистер Спенсер был богачом до мозга костей, — совсем не выскочкой, не транжирой.

— А вам-то самой он нравился?

— Как тебе сказать… Сейчас, когда задумываешься над этим, я не уверена. Уж слишком он был благовоспитанным.

— Он вел себя холодно? Отстраненно?

— Нет. Очень сдержанный, держал дистанцию. Много улыбался. Никогда не смеялся в голос. Никогда не изменил четырнадцать лет назад принятой линии поведения. Будто заучил наизусть сценарий «Как вести себя с кухаркой». Такие дела. Бывало, шутил, что придется заложить дом, чтобы расплатиться за купленных мною цыплят — а я всегда запасаюсь цыплятами впрок. Четырнадцать лет одна и та же шутка. Надо отдать ему должное, он и в самом деле был крайне вежлив, благодарил после каждого обеда, а если чем-то был недоволен, — а это случалось очень редко, — просто замечал: «Что-то я не разобрался в этих фруктах с шоколадной подливкой». — Она открыла пластиковый пакет и дала мне пирожное. — Венские миндальные вафли.

— Спасибо. Вернемся к горничной, миссис Робертсон. Так как она выглядит?

— Как я сказала, небольшого роста. Кожа смугловатая, и вся рябая, бедняжка.

Пирожное было очень вкусное. Я улыбнулся.

— А волосы какого цвета?

— Эй, парень, как тебе идет улыбка! Ты должен почаще улыбаться. У тебя все лицо засветилось, как рождественская елка.

— Так какие волосы у Розы, миссис Робертсон?

— Что там было с самого начала, только одному Богу да ее матушке знать, хотя думаю, она — шатенка, вот как ты. Сколько она здесь работает, — миссис Робертсон сокрушенно покачала головой, — шевелюра у нее зверски красного цвета.

— Вы с Розой — единственные, кто здесь работает? А где же шоферы, дворецкие, обслуга?

— Никого. Когда он принимал гостей, то нанимал официантов и барменов. Для города держал водителя, но обычно он добирался туда на вертолете, а по городу ездил сам в своей итальянской спортивной машине.

Я протянул руку за следующим пирожным. Когда она дала мне его, я спросил:

— А кто сегодня побывал в спальне вместе с Саем Спенсером?

— Что-что? — переспросила она удивленно.

— Кто-то был в спальне для гостей.

— Кроме мистера Спенсера?

— Да.

— В самом деле? Понятия не имею, Стив. Знаешь, они жили с Линдси Киф. Но там, в квартире. А с чего ты взял, что кто-то побывал в спальне для гостей?

Я откусил еще кусочек пирожного.

— Есть некоторые основания, — ответил я. — Значит, вы не слышали, чтобы кто-то поднимался наверх?

— Только мистер Спенсер. Он был дома весь день, собирался ехать в Лос-Анджелес, говорил по телефону. Должен был отправиться нынче утром, но потом решил заскочить на съемочную площадку, и я подумала, что его планы слегка изменились.

— Выходит, к нему никто не приходил?

— Да нет. — Она задумалась на секунду, а потом добавила: — То есть голову на отсечение я, конечно, не дам, потому что, по правде говоря, по пальцам можно перечесть, сколько раз в жизни я подымалась на второй этаж этого дома. Но насколько я знаю, он все это время был один.

— А где была Роза?

— Она убирается и стирает каждое утро, потом идет домой… У нее малышка. Гладит, возвращается около шести, чтобы прибрать в кухне после моей готовки — чистит кастрюли, протирает пол, забирает мусор, и все такое. Потом остается на обед: моет посуду и накрывает стол для завтрака.

— Миссис Робертсон, я не хотел бы вас смущать, но в полицейском дознании нам приходится задавать некоторые прямые вопросы.

— Валяй.

— Случалось ли, чтобы мистер Спенсер имел сексуальные отношения в какой-либо другой комнате, кроме собственной спальни?

— После обеда я обычно ухожу. Так что, насколько мне известно, он мог заниматься этим в сауне, или в студии, или в винном погребе. Но клянусь, в моей кухне этого не случалось. Я бы в момент об этом догадалась. Никому , даже хозяину, даже самому Господу Богу не разрешается безобразничать у меня в кухне. Понял, Стив?

— Понял.

— Вот и славно.

Местные копы — парни из полицейского управления Саутхэмптона Виллидж — огородили место преступления по периметру. Один из них, похожий на бандита, которого моя бабушка непременно бы назвала дылдой, заглянул в нашу палатку у дальнего края бассейна, где мы поглощали сэндвичи с Мэриэн Робертсон. Он спросил:

— Стив Бреди — есть такой?

Я поставил кружку с кофе на стол.

— Там какой-то тип пришел. Узнал об убийстве и весь трясется. Говорит, он твой брат.

Я отправился объяснить Рэю Карбоуну, какое отношение Истон имеет к Саю. Он как раз ухватил треугольный сэндвич и с подозрением его рассматривал, пытаясь сообразить, с паштетом он или нет.

— Можешь выйти на секундочку? — спросил я.

Рэй брякнул сэндвич обратно на тарелку.

Зеленая в белую полоску палатка, в которой мы сидели, была трехгранной. Думаю, так, для разнообразия, для всяких эксгибиционистов или для тех, кто любит спрятаться от солнца или ветра. Она находилась на расстоянии трех метров от мелкого края бассейна, как раз там, где копы могли бы спокойно перекусить. На достаточном расстоянии от места преступления, позволяющем, беззастенчиво уничтожая провиант из холодильника Сая, не притворяться, что его труп — всего лишь сбившийся коврик.

— Послушай, Рэй, там снаружи мой брат — его зовут Истон. Хочет меня видеть.

— Пусть зайдет, посмотрим, — сказал Карбоун. Здесь, под сенью дома Сая Спенсера, он неожиданно превратился в самого гостеприимного хозяина Лонг-Айлэнда. Даже сделал широкий жест рукой, мол, милости просим. А потом переспросил:

— Истон?

— Ага.

— Что ж это за имя такое, Истон?

— Понимаешь, моя мать родилась в Сэг-Харборе. Это ее девичья фамилия. Янки [16] Янки — жители северных штатов США. иногда так поступают.

— Я думал, ты ирландец.