Дарья Волкова - Большие люди

_________________

Она сладостно привыкает к тому, что живет с мужчиной. Все вновь, все непривычно. И очень ей нравится. Ей даже нравится гладить его рубашки. Наверное, потом она привыкнет, и это станет просто обычной домашней работой. А сейчас нравится - и все тут!

А еще, может быть, это выглядит со стороны смешно, но она иногда в ванной комнате снимает колпачок с его пены для бритья и подносит к лицу. Это его запах, который ей теперь так знаком. И этот запах ей нравится до головокружения.

А еще ей нравится смотреть на него спящего, особенно по утрам. Она иногда просыпается до звонка будильника и смотрит. Говорят, тот, кто любит жену, бреется с вечера, а кто любит начальника - с утра. Вряд ли кто-то может сказать про Григория Свидерского, что тот любит начальника, тем более, что начальника у Григория Сергеевича нет. А если бы спросили самого господина Свидерского, то он бы сказал, что никого не любит так, как свою Людмилу. Но бриться по утрам - это многолетняя привычка, которой он не изменяет. И теперь, в тусклом предрассветном сумраке, отчетливо видно пробивающуюся темную щетину. Люся легко проводит по щеке, хотя точно знает, какая она на ощупь. И каждая тонкая ниточка морщин возле глаз ей тоже знакома. Взгляд ее опускается вниз. Широченные плечи и грудь с темными волосами. Она уже привыкла к его телу, но все равно не может не любоваться. Тем, какой он большой и такой... настоящий. Рядом с ним Люся чувствует себя женщиной - хрупкой и имеющей право на слабость. Только рядом с ним она такая. Потому что он - ее любимый, единственный, самый-самый.

_________________

- Люся, не смей идти у него на поводу! - негодует Георгий.

- Гош, - Люся смущенно улыбается. - Да я тоже не особенно хочу. Это наше общее решение.

- Чушь! - Георгий безапелляционен. - У каждой женщины в жизни должны быть белое платье, фата, букет, лимузин и что там еще положено!

- Слышу прямо слова эксперта, - вмешивается в дискуссию Гриша.

- А ты вообще молчи! Раз в жизни женишься, мог бы как надо все сделать.

- Гошенька, - Люся пытается урезонить брата будущего мужа. - Ну, зачем нам все это? Честное слово, не хочу - ни платье белое, ни лимузин. Я, наверное, - она усмехается, - вышла из этого возраста.

- Жениться никогда не рано и никому не поздно, - парирует Гоша киноклассикой. - Ну, должна же у вас остаться память какая-то об этом событии? Или что - приехали, расписались и домой - пельменями обедать? А медовый месяц? А свадебное путешествие?

- Жорка, ну ты же прекрасно знаешь, что я сейчас не могу никуда ехать, - на помощь жене приходит Григорий. - Вот летом мы обязательно... если получится.

- Я так и знал, что это твои гнилые инициативы, и ты Люсю сбиваешь с пути истинного! Я буду жаловаться!

- Прокурору? - усмехается Гриша.

- Фаине Семеновне! И Антонине Вячеславовне!

- А они, между прочим, с нами согласны, - смеется Люся.

- Боже мой... - Георгий демонстративно закатывает глаза. - Ни на кого надежды нет! Когда регистрация?

- Через две недели, в субботу. В девять утра.

- Только ты, Свидерский, можешь жениться, когда все нормальные люди спят! Так, ресторан я закажу часов на пять вечера. Вы двое, я, Фаина Семеновна, Антонина Вячеславовна. Лютик, пара симпатичных подружек невесты будет?

Григорий громко раскатисто хохочет. А после, отсмеявшись:

- А я-то думал, из-за чего весь этот сыр-бор со свадьбой...

______________

Невеста была невозможно хороша в жемчужно-сером кружевном платье на шанжановом чехле. Просто убранная назад парой красивых заколок копна волос, перламутровый браслет на запястье и туфельки с серыми атласными ленточками на щиколотках. Жених был сверх обыкновения молчалив, но выглядел чрезвычайно внушительно в классическом черном костюме с белоснежной рубашкой и белой же атласной бабочкой. Общее впечатление портила только пара порезов на свежевыбритых щеках и легкая испарина на лбу. А еще пальцы у Григория отчего-то дрожали так, что Люсе пришлось ему помогать надеть ей кольцо на палец. И расслабился он уже совсем после, когда они с молодой женой вышли, наконец, в холл ЗАГСа, и он залпом выпил бокал холодного шампанского. Вот тогда его, наконец-то, отпустило. А уж когда они оказались на улице и подошли к машине, то тут Гриша просто согнулся пополам от хохота. Потом спохватился - не обиделась ли Люся. Людмила рядом с его братом чуть ли не плачет от смеха. Перед ними его "Тундра", на которой рядом с Шреком пририсована принцесса Фиона в свадебном платье. А рядом с машиной стоят, сияя, как две галогеновых фары, Палыч с Леонидом.

______________

Гошка уболтал, ухохотал и утанцевал всех четырех дам. Вальсировал с Антониной Вячеславовной, ходил курить на улицу с Викой, откуда приводил свою даму, способную только стонать от смеха. Жаловался Маргарите на комплексы, сформированные под влиянием старшего брата, а от Фаины Семеновны дождался-таки ласкового определения "ирод", но даже ее сумел вытащить из-за стола на медленный танец. Лишь к новобрачной Гошу не подпустили, и Люсе было позволено танцевать только с мужем. Впрочем, абсолютно никого это не расстроило. В общем, удалась свадьба.

______________

- Гриш, помоги замок расстегнуть, - она поднимает тяжелую копну волос от шеи.

Плавно расходится "молния", Григорий двигает ткань вперед, и платье сползает вниз, чуть задержавшись об эффектные округлости, затянутые кремовым атласом и кружевом. Люся оборачивается к нему лицом, отпустив на волю волосы.

- Ого... почему я не видел этого на тебе раньше?

- Потому что на это позволено смотреть только законному супругу.

- Знаешь, - проводя пальцем там, где заканчивается кремовое кружево и начинается гладкая упругая плоть, - только ради этого стоило жениться.

______________

- Ну, вот, - Фаина Семеновна со вздохом протирает и без того чистый кухонный стол, - одну к делу пристроили. Теперь можно и о второй подумать.

- Второй? - смеется Антонина. - Мама, я о тебе чего-то не знаю? У тебя две внучки?

- У меня дочь незамужняя.

- Я разведенная, - поправляет Антонина мать. - И потом, я уже вышла из призывного возраста. Да и не хочется. Привыкла я одна.

- Привыкла она! - фыркает Фаина Семеновна. - А о других подумать? Так и будешь ему только пироги таскать?

Тоня мгновенно грустнеет.

- Мам, он к себе не подпускает. Ты же знаешь - гордый. И жизнью битый. Помнишь, его жена бросила после того, как он...

- Тем более! Хватит Валентину бобылем жить. Да и нам тоскливо без Люси будет.

- Мам, он не согласится. Говорю же - гордый. Жалости к себе не терпит.

- А кто о жалости говорит? - мать садится за стол, напротив. - Не жалость это.

- А что?

- Ох, Тоня, Тоня... люди тем от зверей и отличаются. Что руку могут протянуть, плечо подставить. И не обидеть человека при том.

- Нет, - Антонина невесело качает головой. - Не согласится он. Точно тебе говорю.