Элизабет Обербек - Модельер

— Да, месье. Слишком сложно ухаживать за настоящими цветами.

Прежде чем начать карьеру в салоне де Сильван, Клоду необходимо было закончить работу в Сенлисе, ведь он был сыном своего отца и не мог разочаровать соседей: престарелого месье Дюшана, которому нужно пришить новую подкладку на пиджаке, или еле передвигающуюся мадам Делюс — ей нужна шляпка: скоро свадьба ее внука? К сожалению, швея в Сенлисе, которую нашел для него Анатоль, работала медленно. Клод оглянулся и заметил вывеску мастерской портного.

На звон колокольчика, висевшего над дверью, из задней комнаты вышел сутулый человек с глубокими морщинами на лице. Клод попросил портного показать работы и обратил внимание на руки, которые напомнили ему отцовские: с огрубевшими ногтями и точно такими же бороздками, которые делали их похожими на внешнюю поверхность морской раковины. Ему понравилось качество выполнения работы; шов на брюках был сделан отлично, можно сказать, даже артистично. Портной согласился выполнять его заказы.

В полдень Клод вернулся в Сенлис, чтобы узнать, кто ему звонил. Вместо того чтобы входить в свой собственный дом на цыпочках, он решил вести себя как полноправный хозяин и спокойно упаковать швейные принадлежности, одежду и вернуться в Париж вечером.

Хорошо, что Розмари не было. Дом выглядел гораздо чище, чем восемь лет назад. Сияющий белый кафель заменил истертое поврежденное дерево на кухонном столе.

Двадцать девять голосовых сообщений. Многие клиенты интересовались костюмами на осень и вечерними платьями; звонил даже его адвокат. Был ли это заговор между его женой и адвокатом? К сожалению, ничего от Валентины. Молодой, застенчивый голос спрашивал, можно ли заказать свадебное платье.

— Больше никаких свадебных платьев! — кричал он на телефон. — Я никогда больше не буду создавать фасоны свадебных платьев!

Последнее сообщение от Жюльетт. Он еще раз прослушал его: «Клод, пожалуйста, позвони мне, как только войдешь. Это касается мамы. У нее инсульт». Он еще раз послушал послание, его сердце почти перестало биться. Звонок был получен вчера в восемь двадцать восемь вечера. В голосе сестры звучала паника.

Приехав в больницу, он увидел Жюльетт в длинном, свободном платье. Она встала и обняла его.

— Извини, я должна выйти на несколько минут. — Она предложила ему кресло, стоящее рядом. — Мама перенесла инсульт. Анри услышал, как она упала с кровати вчера вечером. Когда прибыла «скорая помощь», она была почти без сознания. Все происходило, Клод, как в кинофильме с замедленной съемкой. Врачи «скорой помощи»… Они действовали так неумело, словно у них на руках были привязаны гири. Мальчики успокаивали меня, но я беспрерывно кричала: «Делайте что-нибудь! Делайте же что-нибудь!

— Это ее палата?

Жюльетт кивнула, и они вошли в палату. Их мать лежала на кровати, стоящей в центре маленькой комнаты. Лицо бледное, дыхание неровное. Когда он подошел к ней поближе, ему показалось, что дыхание стало более хриплое. Глаза закрыты. Неужели она рассердилась из-за его появления? Он прислонился к двери.

— Что говорят доктора? Она узнала тебя, когда к ней вернулось сознание? Она может говорить?

Жюльетт прикрыла на секунду глаза:

— Они говорят, что на выздоровление шансов мало. Нет, она не узнала меня. Ее взгляд даже не задержался на мне. Это так страшно! Собственная мать не узнает тебя!

Клод обнял сестру.

— Она просыпается на десять минут, а затем снова впадает в это странное состояние и что-то бормочет. Ничего не изменилось, пока мы находились здесь.

— Нужна операция?

— Врачи выжидают, хотя и не выражают оптимизма.

— Почему нужно ждать? — Он почувствовал, что впадает в панику. — Ведь они могут что-то сделать.

Он отвернулся и прижался к стене цвета морской пены, надеясь, что это поможет.

Два дня Клод и Жюльетт дежурили у постели матери. На третий день из Лиона приехала их сестра Агнес. Каждый из них, по очереди, пытался пробудить в матери воспоминания.

— Мама, — Жюльетт нежно дотрагивалась до ее плеча. — Проснись, поговори с нами. Скажи мне, мама, ты любила папу? Или ты любила только бухгалтерские книги, остро заточенные карандаши, веники и чистящие средства, свою комнату, расположенную вдали от наших? Мама! Проснись, ради детей. Ведь ты любила своих внуков! Да. — За подтверждением Жюльетт обращалась к брату и сестре. — Я уверена, она любила их!

Агнес охала:

— Она никогда не приезжала к моим детям. Да, она была у нас только один раз, когда родился Константин. Нет, она не любила моих детей. Жюльетт, главное, что она любила твоих. Когда ты рассказывала мне об этом, я постоянно возмущалась. Она всегда была слишком занята, по крайней мере, так говорила… Она просила меня приехать к ней. Думаю, что она никогда не простила мне, что я переехала в Лион. Мама, проснись! Давай, мама, я знаю, что редко приезжала к тебе, но теперь я здесь. — Агнес достала из сумочки две фотографии и стала держать их перед матерью. — Посмотри на моих детей, на своих внуков, к которым ты не приезжала. — Она трясла снимки перед закрытыми глазами мамы. — Посмотри! — Она была очень настойчива в своих мольбах. — Посмотри на Лизетт, на ее длинное лицо, как у тебя, мама! Разве у Лизетт не такое же лицо, Жюльетт? — спросила она, не поворачиваясь.

Все трое поочередно сидели у ее кровати. Иногда приходили мальчики и пытались поговорить со спящей бабушкой.

— Бабушка, в доме беспорядок, — однажды, заскочив по пути в школу, объявил Жан-Юг. — Я сегодня не смог найти носки. Пожалуйста, просыпайся и возвращайся домой.

Затем вошел Дидье.

— Бабушка, что с тобой? Почему ты никак не проснешься? Если даже я не любил, что ты запрещаешь мне подходить к холодильнику, то хочу сказать, что теперь в нем ничего не осталось. Нет морковки ни для лошадей, ни для нас!

— Почему ты не хочешь проснуться? — спрашивал Артюр. Он гладил ее руку.

— В школу. Быстро, быстро! — Это командовала Жюльетт.

Когда Жюльетт выходила из палаты, то наступала необыкновенная тишина.

— Разве это не странно, — сказал наконец Клод Агнес, — мы, брат и сестра, но почти не знаем друг друга.

— Ты был слишком взрослым, Клод. Помнишь? Ты уехал учиться в школу дизайнеров. Ты никогда не интересовался моей жизнью. Ты хотел быть только с папой и никогда не хотел разговаривать с нами, девочками. Но я слышала о тебе даже в Лионе, читала заметки. Тебя знают и там. Должна признать, что я была удивлена. Ведь ты не хотел привлекать к себе внимания, хотя теперь уже поздно. Ив всегда говорил, что ты должен отправиться в Париж и сделать настоящую карьеру. Правда, теперь я смотрю на тебя и понимаю, что ты совсем не изменился. До сих пор прячешься. Я вижу это по твоим глазам. До сих пор мало говоришь. Ты не хочешь по-настоящему жить. Посмотри, разве это жизнь! — Она похлопала его по плечу. — О, Клод, — ее большие коричневые глаза наполнились слезами, — прости меня, возможно, это не то место, где нужно говорить об этом, но… — Она вытерла глаза и посмотрела на мать. — Мама, это поможет тебе, пусть это такое же неподходящее место, как и все другие. Клод, это ты не заботишься ни о ком, я имею в виду, ты ни о чем не хочешь знать! Не задаешь вопросов. Неужели тебя совсем не интересует моя жизнь? Почему я спрашиваю об этом? Мама, ты слышишь? Клод, давай бороться, мы должны общаться как брат и сестра. Это может встряхнуть ее. Не смотри так угрюмо.