Элизабет Обербек - Модельер

В это время года он особенно остро чувствовал, как стареют деревья в Сенлисе: большие березы, дубы, сосны и грабы. Его дед говорил, что каждый листочек имеет свою историю. Он вспомнил одну из них — о мальчике, который жил на желтом листке и гонялся за другими листьями, падающими на землю.

— Сын, посмотри, как природа окрашивает наши жизни, — давал советы отец. — С каждым днем цвет становится интенсивнее, но мир не признает ничего резкого, поэтому листья сморщиваются, становятся коричневыми и падают. Если бы они не падали и не покидали нас, их красота убивала бы.

Клод любил осенние ткани: шерстяной драп, твид, тонкий кашемир, плотный вельвет и даже грубую фланель, не говоря уже о коже. Однако раскрой и пошив плотных материалов вызывал немалые трудности.

— Любой может шить из шелка, — объяснял ему отец. — Но только опытный мастер с большой практикой сможет прострочить твид, одежда из которого будет служить вечно.

Администратор салона вежливо поздоровалась с ним. Она была одета во все черное, улыбка ее напоминала гримасу горгульи над портиком собора Нотр-Дам де Пари. Как она смогла так натренировать мышцы лица, чтобы, изображая доброжелательность, заставлять людей чувствовать себя виноватыми? Каждый раз, когда Клод проходил мимо, надменное выражение ее лица выражало упрек: «Пришло время браться за работу!»

Лебре встретил его в холле и проводил до кабинета. В руках у него был конверт из манильской бумаги. Клод заметил капельки пота над верхней губой босса и приготовился к отражению неминуемой атаки. Нервозность в поведении Лебре — большая редкость.

— Важный заказ, Клод! Мы восхищаемся вами. Жена премьер-министра попросила составить гардероб для трехдневной поездки в Алжир в следующем месяце. Ее облик должен быть консервативным и скромным, желательно использование марокканских тканей и расцветок, — Лебре перевел дыхание и наконец показал на конверт. — Это очень важно, первый правительственный заказ за двадцать лет. Я хочу, чтобы вы начали работать сегодня. В конверте есть ее фотография и краткая биография. Вы поймете, что у нее очень интересное происхождение: прадед из Саудовской Аравии с одной стороны, чистокровные французские политики восемнадцатого века — с другой. Она консервативна, дипломатична, обаятельна, практична и француженка до мозга костей.

Жена премьер-министра! У Софи Лорье было бледное лицо, карие глаза с поволокой, темно-каштановые волосы опускались до середины шеи. Ее глаза ничего не выражали, казалось, жизнь уходит из нее. Клод сразу принял решение: внести искорку в степенный, почтенный облик мадам Лоро.

— Я попросил Шарля сделать несколько набросков. Вот они…

— Я ничего не буду смотреть, — сказал Клод. — Я покажу свои эскизы завтра в конце дня.

Лебре свернул в трубку рисунки Шарля, он был явно шокирован реакцией Клода.

— Извините меня, — сказал Лебре, его тон был почти уважительным. — В таком случае я буду ждать встречи с вами завтра вечером.

После того как Лебре покинул его кабинет, Клод мысленно произнес: «Теперь ты можешь гордиться, папа».

Не успел он повесить пиджак, как Лебре вновь заглянул к нему:

— Кстати, вы слышали новость?

— Какую еще новость?

Озорная улыбка появилась на лице Лебре:

— Ваши друзья, Валентина и Виктор, переезжают в Соединенные Штаты. Виктор принял предложение занять пост в одной из ведущих галерей искусств в Нью-Йорке. Я думал, что вы читали или слышали об этом. — Лебре сделал многозначительную паузу и продолжил: — Извините, что я оказался первым, кто принес вам эту новость. — Он исчез из комнаты, как исчезали за ширму куклы Клода.

Валентина покидает Париж! Клод подошел к окну. Падающие за окном листья навевали неясные предчувствия. Клод схватил пиджак.

— Месье Рейно, — дежурная прервала его стремительный порыв, — у меня инструкция от месье Лебре: вы не должны покидать офис, не сказав, когда вернетесь… Звонки… Через час у вас назначена встреча.

— Спасибо, — сказал Клод и вышел.

На улице было очень шумно.

«Что хорошего во всем этом? — спросил он сам себя. — Что хорошего в разработке новых моделей одежды для жены премьер-министра? Несмотря на происхождение, алжирцы будут по-прежнему остерегаться ее скрытых колониальных убеждений. Что хорошего в том, чтобы быть кутюрье жены премьер-министра? Очередной шанс самоутвердиться? Для чего? Для кого?»

Пройдя несколько кварталов, он понял, что бессознательно направляется к офису Валентины, на улицу Друо. Обливаясь потом, он вошел в здание.

Однажды Валентина показала окна своего кабинета. Он поднялся на лифте на второй этаж, но входная дверь была заперта. Он знал, что даже Валентина имела ключи всего лишь от нескольких комнат в Друо. Только главный аукционист мог открыть любую дверь. Он стал ждать. Когда молодой человек в голубом костюме с коробкой, полной бумаг, открыл дверь снаружи, он придержал ее и проскочил во внутреннее помещение. В коридоре было четыре двери, одна из них открыта. Он вошел.

Посреди комнаты на полу стояли пять наполовину упакованных коробок. Офис Валентины. Это точно был ее офис, что подтверждал легкий аромат сирени. На стене висели картины. На офисном кресле лежала стопка аккуратно сложенных альбомов размером с кофейный столик. Комната выглядела так, будто ее покидали в большой спешке, словно хозяина вызвали по срочному делу. Не было ни жакета, ни сумочки. Он резко повернул кресло, стоящее за столом, в последний момент испугавшись, что кипа альбомов развалится. К счастью, этого не произошло. Казалось, что весь Друо впал в спячку. Куда же подевались его сотрудники?

Одиннадцать двадцать три утра. Слишком рано для ленча. Может, совещание? Или прощальный прием, который обычно устраивается в бельведере, расположенном на крыше? Может ли он оставаться здесь дольше? Его ладони вспотели.

Около выключенного компьютера лежала доска, на которой обычно прикрепляют записки с самой важной информацией. Он поколебался. Может, поискать ручку? Преступление, но Клод его совершил. В ящике стола — абсолютный порядок. Таблетки от кашля, ручки, карандаши, линейка, книжка для выписки счетов, флакон духов «1000» от Жана Пато. Он ощутил укол ревности и понюхал флакон. Странно, он не знал, что она любит такие тяжелые запахи.

Снаружи послышались голоса. Все больше голосов. Он стал поспешно писать записку:

«Валентина, приходил помочь тебе». — Ложь. Клод порвал бумагу.

«Валентина, нам нужно встретиться».

Почему он никогда не позволял себе укорять ее за постоянное крушение всех надежд, за такую глобальную перемену в его спокойной размеренной жизни? Может быть, это ее глаза, которые словно просили прощения еще до того, как что-то было сказано или сделано, делали его слабым? Ее глаза стали для него пучиной, в которой он каждый раз тонул. Он подписал записку, оторвал с правой манжеты пиджака черепаховую пуговицу и положил сверху.