Татьяна Дубровина - Обмануть судьбу

…Долго ехали до отдаленного Домодедовского кладбища. Потом оформляли бумаги в ритуальном бюро: Дементьев взял это на себя как специалист по всякого рода документам.

Служительница показала Геннадию синенькую книжечку с тисненой надписью «Удостоверение».

— Что это?

— Право собственности на участок земли.

— Какой участок?

— Какой-какой. Где хоронят. На два лица.

— Почему на два? У нас ведь одна…

— А все участки — на два лица, — бесстрастно ответила служительница кладбища. — На чье имя заполнять?

— На Семенову Екатерину Петровну.

Женщина с вежливым укором посмотрела на него сквозь окошечко: мол, ну и бестолочь эти клиенты. Объяснила:

— Семенова Екатерина Петровна — покойная. Это у нас уже записано. Разве мы можем выдать удостоверение ей самой? Я спрашиваю, кто будет собственником могилы? Кто из родственников, близких?

— У нее только сын остался.

— Совершеннолетний?

— Шесть годиков.

— Не разрешено.

— Но поймите, гражданочка, больше нет никого.

— Нельзя. По инструкции, — отрезала женщина.

Вот уж абсурд!

Дементьев хотел было возмутиться. Однако что-то остановило его. Укол совести, что ли. Ведь он сам привык действовать по инструкции, не отступая от предписанных правил. И сам же теперь готов утверждать, что инструкция может быть абсурдной.

Придется смириться.

Он обернулся. «Жених» стоял поодаль, со страдальческим выражением лица. Он был так озабочен тем, чтобы не выйти из скорбного образа, что не вслушивался в разговор у окошка конторы.

И Дементьев принял решение.

— Есть, правда, еще один близкий человек. Грачев Сергей Николаевич.

— Паспорт давайте.

— Чей?

Служительница даже закатила глаза от его непонятливости. Но голоса не повысила. Инструкция требовала сохранять терпение. Это ведь не прилавок в магазине, а ритуальная служба. Клиенты нуждаются в сострадании.

— Паспорт Грачева. Сергея Николаевича. Правильно я записываю?

Боже мой, какой может быть паспорт у заключенного.

— Понимаете, гражданочка, мы паспорт забыли. Вы пока удостоверение выпишите, а Грачев заберет его потом, попозже.

— Ладно, — вздохнула она. — В виде исключения. Но учтите, это — в последний раз.

«Какой-то юмор у нее профессиональный, — подумал Дементьев. — Как будто мы каждый день кого-нибудь хоронить собираемся. Последний раз…»

Но не прекословил.

— Обещаю. Исправимся.

— Табличку будете ставить или крест? Памятник можно только через год, когда земля просядет.

Табличку или крест? Была ли Екатерина Семенова верующей? В церкви ее не отпевали, но это ничего не значит, ведь хоронит не семья. Как же он не догадался спросить у Сергея? Справляться же у Варламова не хотелось.

— Пока табличку, — сказал он наугад.

— Крестик тоже недорого. Хотя табличка — дешевле.

Интересно, что выбрал бы Сергей? Дело ведь не в деньгах. Дементьеву вспомнилась горница Надежды Егоровны. Иконы в красном углу. Лампадка под ними. А ведь Екатерина, кажется, была Грачевым как родная, как член семьи.

— Я передумал, — сказал он. — Давайте все-таки крестик.

— Правильно, — обрадовалась служительница и протянула ему счет для оплаты. Видимо, получала проценты с каждой услуги. Везде свои бизнес.

Могила была уже подготовлена, но наполовину заполнена водой: участок попался заболоченный. Двое землекопов в грязных спецовках ведрами вычерпывали из ямы бурую жижу.

Бригадир могильщиков наметанным глазом вычленил из группы провожающих главного — им оказался, по его мнению, Варламов.

— Трудный участок, — многозначительно проговорил он.

Варламов понимающе кивнул и полез за бумажником.

«Что ж, пусть немного раскошелится, — не стал вмешиваться Дементьев, хотя предпочел бы взять эти непредвиденные расходы на себя. Не сообщая, естественно, об этих тратах Анжелике. — Поживился этот тип гораздо больше… Если и вправду поживился».

— Прощаться будете? — осведомился бригадир.

— Непременно! — отозвался Варламов.

Гроб выгрузили из автобуса и водрузили на железную раму на ножках.

Екатерина лежала строгая и спокойная. Она уже ничему не удивлялась, хотя тонкие изогнутые брови так и остались слегка приподнятыми. На золотистых волосах сохранилась завивка, и локоны под порывами ветра шевелились, как живые.

Женщины плакали. Дементьев стоял насупившись, с глубокой морщиной на переносице.

Он внимательно наблюдал за тем, как Варламов склонился над убитой, пристально уставившись в ее лицо. Губы Юрия Андреевича беззвучно шевелились. Он стоял так довольно долго. Вначале кидал косые взгляды на присутствовавших. Потом, кажется, углубился в собственные мысли и позабыл об окружающих.

И тут… или Дементьеву только показалось? Губы Варламова растянулись в улыбке. Торжествующей.

Дементьева отвлекла старушка в черном платке, приковылявшая от соседней, еще свежей могилки. Тронула следователя за рукав пальто.

— Молоденькая какая. А я вот мужа схоронила…

Геннадий сочувственно кивнул. Но старушка нуждалась в дальнейшем общении.

— А что с ней? Сердце?

Дементьев с минуту подумал и ответил:

— Да. Сердце.

Это было правдой. Именно любящее, доверчивое сердце подвело Екатерину. Не распознало истинной сути Юрия Варламова. Катя Семенова умерла от любви.

— Ну что, пора? — деликатно кашлянул бригадир могильщиков.

Варламов вздрогнул.

И, зажмурившись, приложился губами к холодному Катиному лбу.

Нет, ничего для себя полезного не извлек следователь из этой сцены. Ничем явным жених не выдал себя.

Фактов для следствия не прибавилось.

— Ну и что мы будем делать сегодня? — осведомился Ванечка, покончив с завтраком. — В гости пойдем?

— Нет, моя подруга сегодня занята. Много работы.

— И зачем взрослые работают? — вздохнул мальчик. — Ради денег?

Лина улыбнулась:

— Не всегда. Иногда для удовольствия.

Ванечка пожал плечами.

— А ты?

— Я для души.

— А что ты делаешь?

— Я выращиваю лошадей.

— Настоящих? — У Ванечки загорелись глаза. — Ты их не боишься?

— Ты что? Они добрые и умные.

— А ты скакать на них умеешь?

— Конечно.

Мальчик посмотрел на Лину с уважением. Он бы тоже хотел промчаться стрелой на горячем коне, как делают в фильмах все лихие бесстрашные ковбои. А ему вместо этого предлагали сидеть на деревянных лошадках детской карусели.

— Вот это настоящая работа! — Он причмокнул языком. — А мама говорит: «Осточертело вкалывать. Бросить бы все к едрене фене…»

«Он говорит о ней, как о живой. — В горле у Лины встал горький комок. — Надо сказать ему… надо…»

Но язык не поворачивался.

Как права была Катя, говоря эти слова. Ушла бы она из валютки — была бы сейчас рядом с сыном…