Изабеля Сова - Вкус свежей малины

Шимпанзе, пожалуйста, держите за меня кулаки.

Ну вот я и вернулась. Защита – пятерка с минусом (минус, вероятно, за выражение лица). Сама работа – пятерка с минусом. В диплом – пять.

Сейчас я посмотрелась в зеркало: синие веки, белки глаз красные, в левом уголке рта большая заеда. Мятая юбка. Другие приметы отсутствуют.

Сегодня пропускаю все сериалы. Я должна отоспаться.

14.09. Обычный день, как все остальные. Ничего не происходит. Бруки по-прежнему беременна. Я снова на тахте. А почему что-то должно измениться?

15.09.Сегодня меня навестил Лешек. Пришел неожиданно, я как раз смотрела «Красивых и дерзких».

– Родила?

– Уже начинается. К среде должна разродиться.

– Жаль, меня не будет, мне нужно уезжать.

– И ты тоже? Все куда-то уезжают, одна я приросла к креслу.

– Эва жутко расстроится, когда увидит тебя, – утешил меня Лешек. – Сразу видно, что ты никуда не выходишь.

– Да нет, выходила.

– В магазин рядышком? Это не в счет.

– Почему? Я два раза была на рынке и в институте.

– Тебе определили число, когда защита?

– Да, тринадцатого.

Лешек в первую минуту не сообразил. Но вдруг он перестал насвистывать, и на его лице появилось сосредоточенное выражение.

– А сегодня у нас какое? – спросил он с каким-то сомнением в голосе.

– Пятнадцатое.

– Так тринадцатое уже прошло.

Я кивнула:

– Да, позавчера было.

– Так что же получается? – Он какое-то время молчал, но наконец до него дошло. – Выходит, ты уже все?

Я подтвердила чуть заметным кивком.

– Защитилась?

– На пятерку, – небрежно обронила я, переключая пультом каналы.

– Такое событие, а ты молчишь!

– Какое?

– Огромная же перемена произошла.

– Еще бы. Из студентки я превратилась в безработную выпускницу.

– С объявлениями ничего не вышло?

– Внесли меня в банк данных.

– Это ровным счетом ничего не значит. Мы должны взяться за дело иначе.

– Шастать из фирмы в фирму, как это делала Иола? Она искала работу даже в поликлиниках и школах, где сам знаешь, как платят.

– Неужто Иола такая наивная? – изумился Лешек. – Неужели она не знала, что в некоторых учреждениях дожидаются знакомых и наследников местоблюстителя? Умрет бабушка, а на ее место прискачет внученька.

– Радостное известие для того, кто ищет работу и у кого в родне нет ни одного местоблюстителя.

– Малинка, держи хвост пистолетом. Чего-нибудь придумаем. – Лешек потрепал меня по плечу, как старую клячу. – Но прежде дело, не терпящее отлагательств. Телефон.

– Что телефон?

– Где он у тебя?

– В шкафу рядом с кофе «Инка». Как обычно. А куда собираешься звонить?

– Губке. Наверно, он уже вернулся из отпуска, как ты думаешь?

– Ты лечишься у Губки? – Ну и ну.

– Я – нет, а вот ты – да.

– Малинка! – На истомленном лице Губки просияла улыбка.

– Я хотела прийти к вам в июле, но вы уехали в отпуск.

– Мне надо было привести в порядок кое-какие дела. Отдохнуть от людей. Подумать о жизни.

Я промолчала в ответ. С минуту Губка наблюдал за мухами, разгуливающими по амбулаторным картам пациентов. После чего глубоко вздохнул и вернулся к прерванной теме:

– Грядут большие перемены, Малинка. Не знаю даже, смогу ли я противостоять вызову, готов ли я.

– Настолько все серьезно?

– Увы, – медленно склонил он голову. – Сильное давление.

– Большая конкуренция?

– Что? – явно не понял он.

– Вы же говорили о вызове, о давлении. Я и решила, что речь идет о наших собачьих бегах.

– Неужели я похож на того, кому нравится участвовать в бегах?

Да уж, действительно не похож.

– Может, это всего лишь летняя хандра?

– Хотелось бы мне, чтобы так оно и было. – И он послал робкую улыбку куда-то в космические дали.

Мы сидели молча минуты две. Наконец Губка очнулся.

– Надо думать, у тебя были причины прийти сюда?

– Как обычно, меня к вам привели проблемы.

– Что на этот раз?

– Полнейшее наплевательство. Ничто меня не колышет. Ничего мне не хочется. Ничего мне не надо. Ничто меня не радует и не печалит. Нирвана.

– Мы, психиатры, называем это апатией. И с каких пор у тебя такое состояние?

– В общем, с начала каникул. Просто в июле я не обратила на это внимания. На меня навалилось множество дел. Поиски работы, переезд, спасение отчаявшейся подруги.

– Не было времени размышлять над смыслом жизни?

– Я и сейчас не размышляю. И вообще ни о чем не думаю. Может, немножко об одном сериале. Очень я в него втянулась.

– А когда защита?

– Два дня тому назад. Нет, нет, я защитилась, – опередила я вопрос Губки. – На пятерку.

– И даже такое событие не вывело тебя из состояния летаргии?

Я на секунду задумалась.

– Вывело, на двое суток. Я как раз успела купить юбку и цветы для комиссии. Но сразу же после защиты вся энергия ушла, как воздух из проколотого воздушного шарика.

– Как ты сюда добралась?

– Прибуксировал меня знакомый гомосексуалист.

Губка потер нос, потом опер подбородок на ладони и глянул на меня сквозь раздвинутые пальцы. Знакомый приемчик.

– Ну что ж, Малинка, скажем так. – Что, уже есть какой-то эскиз?

– Эскиз? – Он наморщил брови, но сразу же выдавил очередную измученную улыбку. – Ну да. И собственно этому посвятим сегодняшний прием.

– Но какие-нибудь лекарства дадите? – поспешила удостовериться я.

– Дам, дам, но сперва несколько слов.

– Инструкция, как принимать?

– Дай мне хотя бы начать. Прерываешь, как твоя мама…

Он тут же умолк.

– А откуда вам известно, что моя мама прерывает? – Я взглянула на него точь-в-точь как тиранозавр рекс. Это называется влиянием масс-медиа на невербальное поведение.

– Я познакомился с ней во время съемок программы о мужчинах-обманщиках. А в последнее время этого все больше и больше. – Губка не стал уточнять, чего все больше и больше.

– «Обманщики и двоеженцы». Как же, видела и сгорала со стыда.

– Твоя мама – необыкновенная женщина. – Губка почему-то покраснел. – Полнейшее слияние перфекционизма и истеричности.

– Да, знаю.

– Чувствительная и одновременно подавляюще сильная.

Он замолчал и вздохнул, как вздыхает человек, измученный жизнью. Стоп, стоп. Что-то я тут не вполне секу. Губка видел мою маму только на съемках программы – и сразу же полная характеристика. Я сказала бы даже, законченная картина. А я? Хожу в поликлинику почти два года, и единственное, что у нас имеется, эскизы, туманные контуры. Как это может быть? Видимо, я – очень сложная личность.

– Да, чувствительная, – признала я, – особенно при свидетелях мужского пола. Но я пришла сюда не затем, чтобы слушать про мою маму.

– Совершенно справедливо, – признал Губка. – Мы собирались набросать эскиз. Но сначала несколько слов о депрессии.