Екатерина Полянская - Чудо для тебя

Стася приходила каждый день и оставалась до тех пор, пока он не засыпал. Она устраивалась рядом, клала голову Алексею на плечо, и они разговаривали. О разном. Об остром сыре в Лионе, о рекламной кампании казино «Сапфир», о птицах. Разговоры из чата перешли в реальность — и ничего не изменилось. Искренность была и осталась искренностью, только теперь можно было взять собеседника за руку, поцеловать… Губы Насти, прохладные и мягкие, прикасались на мгновение к щеке Алексея, когда он уже дремал, а она уходила среди ночи, неслышно закрывая за собой дверь.

К концу недели состояние Алексея стабилизировалось, и доктор Радов задумчиво сказал, что, возможно, отпустит его домой на несколько дней. Все это было вилами по воде писано, но перспектива снова оказаться дома радовала Алексея. Только вот… там не будет Насти. Хотя она жила недалеко, Алексей понимал, что ему нужно большее. Но как предложить ей это большее? И не сочтет ли она предложение оскорбительным? Отношения казались хрупкими, как узоры на венецианском стекле.

Когда Настя появилась в пятницу, Алексей сидел в кресле у окна — ему наконец-то позволили покинуть ненавистную кровать — и читал «Наедине с собой» Сенеки и Марка Аврелия. Вся ее мудрость сводилась к мысли «Наша жизнь есть то, что мы о ней думаем», и Алексей пытался понять, что ему теперь следует думать о своей жизни — а в том, что это именно жизнь, а не просто тропинка до смерти, Стася уже успела его убедить…

— Боже, четыреста страниц ученой премудрости! — Настя посмотрела на обложку книги. — Отложи ее, ты уже не наедине с собой…

— Стася, послушай. — Алексей решил, что бессмысленно терять время на хождение вокруг да около. Кажется, вся эта история научила его одной полезной вещи: говори все сразу, без обиняков, иначе потом может не оказаться ни времени, ни возможности.

— Да? — Она бросила сумочку на кровать, устроилась на стуле.

— Возможно, меня отпустят домой.

— Это замечательная новость! — Она быстро что-то прикинула. — Я живу недалеко и…

— Вот именно об этом я и хотел побеседовать, — перебил ее Алексей. — Я хотел предложить, чтобы ты жила совсем недалеко. То есть у меня.

Стася помолчала.

— Это так неожиданно и так приятно. Я… Но ты уверен, что твоя мать это одобрит?

— Ты ей нравишься. Она к тебе еще не привыкла, вот и все.

— А Илья? Что он скажет на появление в доме чужой женщины?

— Илье ты тоже нравишься.

— Это он тебе сказал?

— В общем-то, да, я выманил у него это признание правдами и неправдами, — улыбнулся Алексей. — Послушай, Настя, я тебя люблю. — Это прозвучало настолько естественно, это было само собой разумеющееся. Конечно, он ее любит. Разве иначе возможно? — Я хочу, чтобы ты была рядом. Решать, конечно, тебе.

— Ох, Алекс! — Стася обняла его. — Я тоже тебя люблю. Конечно, я перееду. Завтра же.

Алексей гладил ее по волосам и был счастлив. Парадокс — быть счастливым на пороге смерти? Наверное, все-таки нет. Сенека и Марк Аврелий были правы.

— Ань, пойдем ко мне в комнату, надо поговорить. — Стася отвлекла подругу от просмотра какого-то очередного сериала.

Анечка безропотно выключила телевизор и побрела за Настей.

Неделя, прошедшая со встречи в больнице, была просто изнурительной: после работы Стася обязательно заезжала к Алексею. Там, в уютной, но безликой палате, ее всегда ждал Тагир, часто — Веня и иногда — Маргарита Викторовна. Мама Алексея держалась с ней ровно, даже тепло, но все равно Настя чувствовала, что та не совсем понимает, что здесь делает она, Стася. Вполне нормальное отношение.

Насте было все равно, что о ней думают: она знала, впервые в жизни знала, что все делает правильно. Вчера врачи почти обнадежили Алексея, сказав, что, вероятно, отпустят его домой, а он поразил ее до глубины души, попросив переехать к нему. А еще больше она поразила сама себя, согласившись. И вот теперь она открыла дверцы шкафа, чтобы собрать вещи. Завтра суббота. Она позавтракает с Рожковыми, поблагодарит и переедет к Тагиру. В мыслях Настя все еще называла Алексея Тагиром. Ведь именно в него она влюбилась. Реальный Алексей оказался всего лишь осязаемым воплощением, причем в свете больничной палаты — почти бесплотным воплощением.

Стася прерывисто вздохнула, вздрогнув от внезапного, почти непреодолимого желания оказаться рядом с ним, обнять, почувствовать… Прикосновение руки к щеке, теплое дыхание… Настя моргнула, отгоняя наваждение.

— Что вздыхаешь? — поинтересовалась Аня, про которую Стася успела забыть.

— Ничего, так просто, — поспешила ответить Настя. — Ань, можешь считать меня идиоткой, но завтра я переезжаю к Тагиру.

— В больницу? — изумилась подруга.

— Нет, к нему домой, это здесь недалеко, в Тимоново.

В понедельник, вернувшись от Тагира, Настя все рассказала подружке — та, кстати, даже сентиментально всплакнула, но потом проявила свойственную ей прямолинейность:

— Настька, ты сумасшедшая! Тебя просто магнитом тянет к сирым и убогим! То Ванечка твой, на голову слабый, то этот… лебедь умирающий.

— Не надо так, Ань, — твердо ответила Настя. — Он не умирающий. Он просто болен.

— Неизлечимо болен!

— Нет, пересадка почки его спасет.

— Он уже почти два года ждет. Ты представляешь, сколько людей умирают, так и не дождавшись донора?

Аня еще не знала, что именно этот разговор навел Стасю на мысль, которая уже начала воплощаться: сегодня она сдала анализы на совместимость тканей и уже в среду ждала ответа, может ли она стать донором для Алексея. Об анализах знал пока только Веня, который сразу предупредил, что Тагир не придет в восторг от этой идеи:

— Даже и не думай сказать ему, что сдала анализы. Когда я в свое время сделал это, он меня едва не убил. — Старыгин помедлил, но все же закончил фразу: — Хотя тогда сил у него было явно побольше.

— Я и не думала говорить, пока не узнаю результаты анализов, — успокоила Стася Вениамина. — Если я не могу стать донором — тогда и говорить не о чем. Если же могу — он не сможет меня остановить.

— Не уверен. Думаю, что он может просто упереться рогом. И даже понимаю почему. Он даже не мог бы позволить рискнуть мне, а уж тебе… Жить с одной почкой — рискованное дело. Он знает по себе. И вряд ли согласится рискнуть твоей жизнью, чтобы продлить свою. Причем, может быть, ненадолго.

— Вы, Вениамин, фаталист. Как и друг ваш Алексей. Нет в вас веры в чудо.

— Чудо… — Веня поморщился. — Для чуда нужно нечто большее, чем просто вера в него.

— Веры в чудо, веры в себя, решимости и немного везения должно хватить.

— Вероятно. Но он все равно не согласится, — поспешил оставить последнее слово за собой Веня.

— Посмотрим, — отрезала Настя.