Аликс де л'Эн - Бестолковая святая

Я расцвела улыбкой счастья.

Понятное дело, в ту минуту мы с мужем не имели ни малейшего представления о том, чем обернется воплощение этой гениальной идеи в жизнь и что переживут наши дети.

Новый день начинался под знаком супружеского примирения и обещал нам одни лишь радости.

Домой я вернулась с легким сердцем. Свершилось невероятное: самое трудное из двенадцати намеченных дел — привлечение мужа на свою сторону — было на мази, и мне даже не пришлось обратиться за помощью к небесным покровителям. Все произошло само собой, по наитию, значит, я шагаю к Добру и Красоте семимильными шагами.

Вот так, восстановив душевное равновесие, с верой в будущее, я с восьми утра до семи вечера пыталась подготовиться к интервью с Жозе Бове — под звуки саквебуты и с Прутом на коленях, чтобы держать пса подальше от юного Адольфо. Мальчик был слишком — чтобы не сказать патологически — живой.

Жозе Бове озадаченно погладил усы.

— Простите, но я не совсем понял смысл вашего вопроса.

— Я всего лишь хочу прояснить, осознаете ли вы христианское значение своей миссии во всех ее аспектах — как разрушительном и жертвенном, так и гуманистическом.

— Мадам, мы общаемся уже около часа, вы говорите о духовности, о религии, но я убежденный атеист, и всем это хорошо известно. Моя борьба носит по-ли-ти-че-ский характер, вам это понятно?

— Не верю. Ни единому вашему слову не верю. Черт побери, господин Бове! Как зовут вашего отца? Жозеф! Куда вас привели ваши взгляды? В тюрьму, как некоего Иисуса. Ваши отношения с ВТО — форменная битва Иисуса с римлянами. Он творил хлебы для голодающих, вы создали комитет «Рокфор» [35] Создан в 1999 г. Жозефом Бове, объединил фермеров-сыроваров, которые боролись с закусочными «Макдоналдс», называя их символом «гастрономического тоталитаризма». В ответ на решение Евросоюза запретить импорт американской говядины, выращенной на гормональных добавках, Вашингтон запретил ввоз в США ряда традиционных европейских продуктов, в том числе сыра рокфор. . Война, которую вы объявили дрянной еде, аналогична стяжанию смысла жизни исстрадавшимися жителями планеты. Ваш духовный вклад неоспорим. Не-ос-по-рим.

— Вы заблуждаетесь, уверяю вас.

— А вот и нет! Кто написал: «Утопия есть матрица истории и родная сестра протеста»?

— О… кажется, я.

Ура, я одержала пусть скромную, но победу!

— Вот именно. Те же слова мог бы сказать Иисус, когда проповедовал на берегу Тивериадского озера. Если мои сведения верны, вы долго жили в загородном доме родителей на берегу озера в Лакано. Если и это для вас не доказательство — ну, тогда я не знаю!

Жозе Бове бросил затравленный взгляд на дверь:

— Мадам Орман, у вас репутация веселой чудачки, я готовился отвечать на вопросы о дресс-коде гражданского неповиновения, или о сексуальности овцеводов, или еще о чем-нибудь таком. Но вы меня совсем измочалили. Честное слово, легче выкосить гектар генетически измененной травы, чем выдержать ваше часовое интервью.

Я улыбнулась:

— Возвращаю комплимент: упорство, с каким вы настаиваете на своем атеизме, в то время как все ваше существо источает метафизические вопросы, ответить на которые может лишь вера, поражает. Но я не в претензии. Напротив, общение с вами придаст мне новых сил.

— Вот как…

— Не сомневайтесь. Хочу вам кое в чем признаться: долгое время я считала ваше движение экстремистской организацией, тяготеющей к тоталитаризму, а вас, самого популярного из его основателей, подозревала в мании величия. Но сейчас я думаю совершенно иначе. Вы не одержимы гордыней, вы просто заблудшая душа. Потому-то мне и хочется заключить вас в объятия.

Тут я встала и наградила бывшего выразителя идей крестьянского объединения сочным поцелуем.

Он так и остался стоять с бессильно опущенными руками, пока я шла к двери, бормоча себе под нос:

— Желаю вам обрести Свет, господин Бове.

— Так, дело сделано, — напевала я, ведя свою маленькую машинку.

Статья почти сложилась в голове.

В нашей профессии нечасто случаются такие счастливые мгновения, когда, взяв интервью, понимаешь: все получилось, ты раскусила истинную сущность собеседника, материал готов. У прежней ПОП это иногда выходило, но всегда иронично или «не о том». Частенько (при воспоминании об этом я внутренне содрогнулась), чтобы рассмешить читателя, я позволяла себе поиздеваться над своим героем. Новая Полин только что справилась с поставленной задачей, использовав другое оружие: доброжелательность. И абсолютно искреннее стремление представить публике всю красоту натуры человека.

Я переосмысливала жизнь со скоростью свиста.

Число пакетов с мусором на моей кухне неумолимо увеличивалось, и я засомневалась, правильно ли поступила, когда десять дней назад поддалась рекламе «Магазина на диване» и потратила 380 евро на комплект для «полной переработки домашних отходов».

— Это что еще за дрянь? — буркнул Поль, кивнув на дымящийся конус, который я водрузила перед ним.

— Дорогой, выбирай выражения! — нежно попеняла я. — Это дробленое зерно, в нем полно витамина В, железа, фосфора и магния. Увидишь, тебе понравится, нужно только привыкнуть к консистенции. А блюдо коричневое, потому что это натуральный, цельный продукт, я купила его в магазине справедливых цен. Пришлось обежать пол-Парижа, чтобы найти.

— А как насчет сосисок? — спросил мой сын, покосившись на тарелки семьи Перес Агилар.

— Солнышко мое, в отличие от наших друзей-колумбийцев, которым, возможно, пришлось испытать невообразимые лишения, мы, жители благополучного Запада, потребляем слишком много протеинов. А я вовсе не хочу, чтобы вы заработали ожирение и умерли, не дожив до старости, от рака кишечника. С сегодняшнего дня мы будем есть мясо не чаще двух раз в неделю, этого достаточно.

Мой сын отреагировал вполне адекватно для подростка, в котором силен дух противоречия: вскочил и, воздев руки к потолку, заорал что-то о правах человека и дурдоме.

— Довольно, Поль! — рявкнул его отец. — Что бы тебе ни положили в тарелку… есть досыта — уже счастье. — Пьер зацепил на кончик столовой ложки моего кулинарного шедевра. — Ты ведешь себя, как избалованный ребенок, тебе должно быть стыдно перед семьей Агилар. А насчет мяса мама пошутила. Правда, дорогая?

Взглядом я дала Пьеру понять, чтобы он не настаивал на внесении большей ясности.

— Ничего она не шутит… — проныла Адель. — Иначе бы так на тебя не смотрела!