Татьяна Корсакова - Мужчины не плачут

Ничего. Никаких следов.

Душа Лики не успокоится…

Маша будет продолжать молчать…

А его будут мучить кошмары…

Есть еще работа, которую он забросил на целый месяц. Есть дела, которые требуют его личного присутствия. И есть Маша, которую страшно оставлять одну…

На помощь пришла Аннушка. Он сидел за рабочим столом и тупо выводил в ежедневнике одно-единственное слово — «Элеонора».

Лика хотела, чтобы он встретился с Элеонорой. Сегодня утром он наконец понял это.

— Иван Матвеевич, — Аннушка неодобрительно покосилась на доверху заполненную окурками пепельницу, которую вымыла всего пару часов назад, — я тут подумала, хотите, я побуду с Машей, пока вы на работе? Я же вижу, что вы волнуетесь.

— Присядь, Анна. — Он закурил очередную сигарету.

Аннушка послушно села, сложила пухлые руки на коленях.

— Мне нужно поговорить с кем-нибудь… — Серебряный запнулся. Все это попахивало чертовщиной: и его «вещие» сны, и редкое имя Элеонора. В его окружении не было ни одной женщины с таким именем. Но сейчас он готов был поверить во что угодно, только бы найти мальчика…

— Я слушаю вас, Иван Матвеевич, — сказала Аннушка очень серьезно.

— Может, мой вопрос покажется тебе странным. — Серебряный глубоко затянулся сигаретой. — Скажи, имя Элеонора тебе ни о чем не говорит? Ну, может, Маша при тебе упоминала о женщине с таким именем?

Аннушка отреагировала на его вопрос неожиданно бурно: сначала побледнела, потом пошла красными пятнами, а потом разрыдалась.

Серебряный растерянно смотрел на плачущую секретаршу и не знал, что делать.

— Это моя вина, — всхлипнула Аннушка. — Это я потащила Машу к той женщине.

— К какой женщине? Анна, прекрати немедленно реветь!

— К ясновидящей, Элеоноре. Она мне в свое время очень помогла, вот я и подумала, может, она и Маше… — Аннушка вытерла заплаканное лицо носовым платком, испуганно посмотрела на Серебряного. — Когда Ванюшка пропал, мы с Машей поехали к этой Элеоноре. Я думала, она поможет, а она…

— Что — она?!

— Она нас даже слушать не стала, посмотрела на Машу и говорит: «Твой ребенок умер». С Машей тогда истерика случилась… — Аннушка снова разрыдалась.

Серебряный встал из-за стола, осторожно погладил женщину по голове.

— Что она еще сказала?

— Кажется, больше ничего. Нет, постойте! Я хотела дать ей денег, а она сказала, что мы к ней еще придем, тогда и расплатимся.

— Анна, а ты помнишь дословно, что та женщина сказала про ребенка?

— Ну да…

— Повтори.

— Она сказала: «Твой ребенок умер».

— Поехали!

— Куда?

— К Элеоноре.

— Зачем?

— Поговорить…

Двери им открыла девушка, худенькая, невзрачная, болезненно бледная. Она скользнула по их лицам равнодушным взглядом, сказала хриплым, точно ломающимся голосом:

— Элеонора вас уже ждет.

Аннушка шагнула было через порог…

— Только его. — Девушка бросила быстрый взгляд на Серебряного. Кажется, глаза у нее были разноцветными.

— Аннушка, останься в машине, — попросил он.

Она послушно кивнула, кажется, даже обрадовалась.

— Пойдемте со мной.

У нее действительно были разноцветные глаза: один синий, второй изумрудно-зеленый. А взгляд… Серебряному показалось, что девушка видит его насквозь, такой у нее был взгляд.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Селена. — По ее лицу пробежала рябь, разноцветные глаза вдруг потемнели, стали почти черными. Или это ему так показалось?

— Она молчит, ваша женщина? — спросила она.

— Молчит, — согласился он.

— А по ночам кричит?

— Да, по ночам кричит.

— А вам снится Элеонора?

— Мне снится ее имя.

Она удовлетворенно кивнула, словно это было совершенно нормально, что имя может сниться.

— Пойдемте. — Глаза из угольно-черных снова стали разноцветными: один ярко-синим, второй изумрудно-зеленым. Мистика и чертовщина…

У ясновидящей было такое же необычное лицо, как и у девушки. Только переходы из одного состояния в другое оказались более плавными. Отработанными, что ли? Она была очень красива. Впечатление не портили даже совершенно седые волосы. А глаза, глаза у нее были черными-черными, непроницаемыми. И смотрела она прямо на Серебряного, точно в самом деле могла его видеть.

— Вы пришли узнать про мальчика? — скорее утвердительно, чем вопросительно сказала она…

…Маленький скверик перед офисом был усыпан каштанами. Серебряный сел на скамейку, подобрал с земли каштан.

Он искал уже больше месяца. Элеонора не дала никаких четких инструкций, лишь велела искать веселое место, где много зверей, А где искать это «веселое место» и что делать, когда (если) оно найдется? И как он поймет, что это то самое место, а не какое-нибудь другое?

Элеонора не сказала. Она только сказала: «Вы сразу поймете».

Он начал с зоопарка. Это место не казалось ему слишком веселым, зато там было много зверей. Неделю, вместо того чтобы идти на работу, он ходил в зоопарк. Он излазил территорию зоопарка вдоль и поперек. Он надоел своими странными расспросами служащим. Он успел изучить почти весь видовой состав представленной фауны, но так и не понял — то это место или нет.

Потом пришел черед цирка. Потом — Театра Юрия Куклачева. Он сходил на тюзовское представление сказки «Волк и семеро козлят», теша себя слабой надеждой, что «звери» могут быть иносказательными. Он даже побывал в краеведческом музее.

Ничего.

Он уже подумывал заняться кинологическими и охотничьими клубами, хотя понимал, что это скорее жест отчаяния. Так можно искать до бесконечности.

А Маша молчит…

А ему по-прежнему снятся кошмары…

Налетел ветер, обычный для начала октября, сорвал с тумбы старую, пожелтевшую от времени и непогоды афишу, швырнул под ноги Серебряному.

Он подобрал афишу, скорее по инерции, чем из любопытства посмотрел на расплывающуюся надпись: «Цирк шапито! Торопитесь! Количество билетов ограничено!»

Смешно! Кто в пресыщенной Москве пойдет на представление какого-то бродячего цирка?

«…на арене — клоуны Буги и Вуги, воздушные гимнасты, женщина-змея, дрессированные собаки, танцующие пони, говорящий шимпанзе».

Это же надо — говорящий шимпанзе! Наверное, недостающее звено между обезьяной и человеком разумным. И когда этот чудо-цирк осчастливил столицу?

Серебряный посмотрел на дату. От волнения у него перехватило дыхание — с первого по двадцать шестое августа, ровно два месяца назад.

Узнать маршрут бродячего цирка не составило большого труда. По всему выходило, что нужно ехать в Александров.

До разрисованных вагончиков было еще метров сто, а в ноздри уже шибал специфический звериный дух. Серебряного замутило. Запах цирковой арены всегда ассоциировался у него с запахом другой арены, оставшейся в далеком прошлом, в сибирских лесах. Только из-за одного этого он не любил цирк.