Валентина Седлова - Сорока

Ксения изредка писала Женьке в армию, еще реже получала от него ответные весточки, и никогда они не напоминали друг другу о том, что произошло между ними тем декабрьским вечером.

Ксения зябко поежилась, огляделась вокруг. Большой город вокруг нее затих, объятый сном. Разъехались по депо последние трамваи, тишину улиц нарушали лишь случайные автомобилисты. Сорока поднялась, спрятала замерзшие ладошки в карманы куртки и побрела на негнущихся ногах домой. Было, наверное, около двух часов ночи. Через месяц после того, как Женька ушел в армию, она на весеннем туристическом слете познакомилась с Олегом. Олег. Такое знакомое и такое чужое имя. Человек, которого она любит и которому, кажется, нет до этого никакого дела.

Так, не поднимая глаз с асфальта, покрытого мерзлой ледяной корочкой, она и дошла до своего подъезда, где попала в знакомые объятия.

— Я так за тебя беспокоился! Прости, я наговорил тебе много лишнего. Извини меня, не думал, что ты так остро на все отреагируешь. Но ты тоже должна меня понять! Эта дурацкая статья, твое кокетство с Вадимом. Я потом уже понял, что ты просто перебрала спиртного. И вообще, уйти бродить по ночным улицам неизвестно куда — это же опасно, черт побери! Когда я сообразил, что к чему, было уже поздно, ты исчезла. Я пробежался по окрестностям, дошел до метро, потом вернулся обратно. Потом сидел здесь у подъезда, выкурил почти пачку сигарет, а тебя все нет и нет. Я уж подумал, что ты поехала к своим родителям, хорошо, что решил на всякий случай подождать еще полчаса. Тут и ты идешь, как привидение.

Под эту болтовню Олега они дошли до квартиры, разделись в полутемной прихожей. Ксения сбросила с ног холодные кроссовки и, едва войдя в их с Барсом комнату, сразу же упала на кровать под теплый шерстяной плед, В эту ночь она была даже рада тому обстоятельству, что Олег никогда не любил спать обнявшись и вполне серьезно делил кровать на свою и ее половину, не позволяя ей даже во сне закатываться на его территорию. Сейчас она была просто физически не способна делить свою постель, свое личное пространство с человеком, так жестоко обошедшимся с ней, пытавшимся растоптать в ее душе все светлые воспоминания о мужчине, который познакомил ее с физической стороной любви и сделал все возможное, чтобы первый опыт не слишком разочаровал ее.

Наутро Ксения не смогла оторвать голову от подушки. Перед глазами все плыло, слова вылетали из горла с хрипом и шипением, насморк не позволял нормально дышать. Олег сбегал в аптеку, купил лекарства и напоил Ксению чаем с медом и малиной, запихав в нее гору таблеток. Он даже попытался накормить Сороку ее любимой манной кашей с изюмом и цукатами, но у нее совершенно не было аппетита и, более того, вид еды вызывал тошноту.

В таком режиме прошло три дня. Ксения ничего не хотела, кроме как спать, даже обычный свет лампы раздражал ее до крайности. Глаза слезились, горло першило, нос отказывался дышать просто категорически. Олег вызвал врача.

Дородная дама в белом халате, обладательница удивительно крикливого голоса, безапелляционно поставила Сороке диагноз «воспаление легких». «Очередное», — с мрачным юмором подумала про себя Ксюша. От госпитализации она отказалась наотрез, вызвав бурю возмущения у домашних. Крикливая врачиха в итоге просто перешла на ультразвук и, брызгая слюной, стала доказывать ограниченность умственных способностей Сороки. В конце концов Ксении это надоело, и она, с трудом приподнявшись на локте, насколько могла громко и внятно объявила: «Пишите, какие лекарства нужны. У меня есть кому делать уколы».

Олег снова побежал в аптеку, а Ксения повисла на телефоне, названивая своей однокурснице Майе. Майка до поступления на журфак успела окончить медицинское училище и даже отработала полгода в больнице. Она совершенно не удивилось звонку Сороки и без лишних вопросов согласилась приехать и помочь.

Через два часа в дверь позвонили, и на пороге возникла улыбающаяся Майка с пакетом ароматных апельсинов в руках. Она как ветерок проскользнула мимо мамы Олега в комнату ребят, бросив ей на ходу: «Великолепно выглядите, всегда мечтала о таких волосах», окинула заинтересованным взглядом плакаты на стене, мимоходом провела рукой по струнам Ксюшиной гитары и громко полюбопытствовала:

— Ну, и что у тебя стряслось, подруга? Выглядишь ты правда совершенно импозантно! Особенно не могу не отметить эти блестящие глазки, а воронье гнездо на голове — это же просто последний писк моды!

— Ага, кабы не сопли, красота бы замучила!

— Опять в какую-нибудь лесную дыру залезла, не иначе. Сколько тебя, неразумную, учить надо: не дамское это дело по походам шляться, рюкзаки вонючие на себе таскать.

— Майка, кончай на меня наезжать и ворчать, лучше помоги страдалице.

— Ладно, ладно, страдалица, кончай ныть. Как черт знает куда по земному шарику мотаться — она в первых рядах, а как за свои грехи расплачиваться, так сразу: «Майка, помоги, Майка, спаси!» Давай лучше показывай, где лекарства.

— Лекарства на столе, около компьютера. А простыла я не в походе, а в твоей горячо любимой Москве, между прочим.

— И как это ты умудрилась? Долго тренировалась, не иначе. А у нас, между прочим, Кейт намылился обратно в Штаты мотать, достал его наш беспредел. По-русски он говорить так и не научился, но определять, когда его посылают далеко и надолго, уже способен. Ох он нам вчера и плакался по поводу нашего менталитета, диких нравов, а особенно патологической приверженности россиян к фразе «иди на х…». Тоже мне, обидчивый нашелся! Мне интересно, в какие московские помойки он умудрялся залезать между занятиями, чтобы его русский мат так достал! Согласись, наши преподы ненормативной лексикой все-таки не грешат. Не иначе с каким-нибудь швейцаром или официантом полаялся.

Так, беспрерывно болтая, Майка сверилась с рецептом, наполнила шприц и быстро сделала Ксении укол. Потом отослала опешившего от ее активности Олега на кухню за чаем и вареньем, а сама принялась очищать апельсины.

— А кстати, подруга, он у тебя ничего себе экземпляр, из симпатичных. Здесь я тебя, конечно, понимаю. Но все равно это не повод стелиться перед ним пушистым ковриком, таких, как он, строить надо на подоконнике в колонну по четыре. Слушай, а может, ты его просто боишься? Ладно, не хочешь — не отвечай. Кстати, краснеть передо мной совершенно не обязательно. Мне-то можешь рассказывать все, что угодно. Да, возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что вы не так давно снова поругались, иначе с чего бы это твой Барс, или как там его, погоняло, бегает около тебя, словно побитая собачка?

В этот момент в комнату вошел Олег с подносом и избавил Сороку от необходимости отвечать на этот малоприятный вопрос. Потом они сидели втроем, пили душистый чай с мелиссой и стрелялись друг в друга косточками от апельсинов. Ксении давно уже не было так спокойно и приятно, и хотя противная слабость мешала ей поддерживать разговор, она, откинувшись на подушки, с удовольствием слушала перепалку между Майкой и Барсом. К ее удивлению, подруга сумела разговорить ее немногословного мужа и даже, умело вставляя едкие замечания, раззадорила до того, что он всерьез включился в спор на тему «Что делать приличной женщине в лесу?». «Бедолага, — вдруг подумала про себя Ксения, — обвели, как ребенка, вокруг пальца, а он и не заметил. Майке только повод дай позубоскалить, а у него скоро пена изо рта пойдет, так он старается ей что-то доказать». Неожиданно она поняла, что ей нравится наблюдать то, как Олега при ней, говоря словами подруги, «строят». Сама она так никогда не могла с ним говорить, Олег всегда был для нее авторитетом, которому даже в голову не приходило перечить. Правда, после того как он наговорил ей кучу обидных глупостей, в глазах Сороки нимб над головой ее любимого несколько померк. Она впервые задумалась, а так ли он умен и непогрешим, как она считала.