Эйлин Гурдж - Леди в красном

Мотель был расположен на Вейл Вотч Лейн, неподалеку от смотровой площадки, известной в городе как место наблюдения за китами. Обычно толпа собиралась здесь летом, а в это время года было уже довольно пустынно. Но Эллис не волновало ни то, что в ее жилище пахнет плесенью, ни то, что ветер с залива продувает комнатушку сквозь щели в двери и оконных рамах. В настоящий момент это место стало ее домом, и она была благодарна судьбе за это. И что самое приятное, управляющий, мужчина средних лет, насквозь пропитавшийся никотином, не смотрел на нее искоса, когда она въезжала. Ему было абсолютно все равно, кто она такая, хоть Джек Потрошитель, лишь бы исправно поступали деньги. Но все это подождет. У нее остались еще кое-какие более срочные дела.

Поэтому она повернула на Белмор-роуд и поехала по направлению к церкви, куда они всей семьей ходили на службу, когда она была еще ребенком. Остановившись перед церковью, Эллис отметила про себя, что она совсем не изменилась: столетнее обшитое досками здание со скромным шпилем посреди того, что некогда было яблочным садом. Эллис вспомнила, как они с сестрой после службы гуляли по саду, выискивая яблоки на реденьких чахлых деревцах, пока родители на ступеньках церкви перебрасывались словечком со знакомыми прихожанами. Теперь она шла по узенькой тропинке, которая вела к маленькому заднему дворику, и ей было не до яблок. Здесь были похоронены ее отец и бабушка с дедушкой, Нана и дедушка Джо. И ее сын.

Могила Дэвида находилась позади всех, под старым кленом, и если бы она не знала дорогу туда, было бы довольно сложно ее обнаружить. Это место было обозначено лишь простым, непримечательным бронзовым надгробием с выгравированным на нем именем и датой жизни и смерти. В свое время она хотела поставить памятник, но Рэнди настаивал на чем-то менее заметном.

— Наш мальчик погиб, и оттого что ты выставишь это напоказ, ничего не изменится! — закричал он, когда простое разногласие переросло в ссору. — Мне не нужны вычурные надписи, которые постоянно будут напоминать об этом. Его нет с нами, Эллис. А все остальное не важно…

Глядя в его искаженное яростью лицо, она понимала, что он винит во всем ее. Возможно, за то, что не проявила достаточной бдительности, — не будь она такой плохой матерью, Дэвид остался бы жив. Тогда она не смогла ничего противопоставить Рэнди, потому что знала, что он прав: это она виновна в смерти сына. Пусть не прямо, но по причине собственной халатности. Размышляя об этом сейчас, Эллис пришла к выводу, что тот момент оказался переломным для них. Первое время после гибели Дэвида они с Рэнди что было силы цеплялись друг за друга, словно двое выживших после кораблекрушения, но скорбел каждый по-своему. Рэнди стремился двигаться дальше, Эллис же была не в состоянии сделать это.

И все же сколько бы раз она мысленно не переигрывала все события, но неизменно приходила к одному и тому же. Это напоминало спуск по крутому склону, когда постепенно набираешь скорость и в результате теряешь контроль над собой.

К счастью, ни она, ни Джереми не пострадали, когда машина врезалась в Оуэна Уайта. Оуэну в этой ситуации повезло меньше. Выйдя из комы через два дня, он узнал, что больше никогда не сможет ходить. Эллис узнала об этом, когда ее уже выпустили под залог. Но холод в обращении и отсутствие сострадания во взглядах прохожих на улицах Белл Харбор ясно давали понять, что общественность успела осудить ее и признать виновной. И она даже представить не могла, как бы с этим справилась, если бы не родные. Единственным, кто не счел нужным ее поддержать, был Рэнди. Этот завершающий акт безумства он расценил всего лишь как еще одну потерю — когда на него и без того обрушилось больше, чем он мог вынести.

Спустя четыре месяца на нее надели наручники и отправили в исправительную колонию Пайн Ривер в Олимпии…

Эллис часто заморгала, прогоняя слезы, которые навернулись на глаза, стоило ей взглянуть на могилу Дэвида. Было ощущение, что она потеряла обоих сыновей. Но как она могла рассчитывать на прощение Джереми, если сама не могла себя простить? Она ни слезинки не прольет об Оуэне Уайте — он получил то, что заслуживал. Но расплачиваться за ее поступок пришлось семье — вот о чем она жалела больше всего.

Краем глаза она заметила какое-то движение. Она повернулась и увидела пса, бегущего по тропинке к смотровой площадке. Он был черным, с белым всполохом на груди, совсем как тот, которого она на днях видела на причале. А может, это он и был. У Эллис промелькнула мысль пойти за ним — а вдруг колли потерялся и его разыскивает хозяин? — но пес быстро исчез из поля зрения. Да что, у нее своих проблем не хватает, что ли? Ни работы, ни жилья. И если бы не ее скромные сбережения — доля в наследстве Наны, часть денег, вырученных от продажи ее дома, — она бы тоже сейчас скиталась без крыши над головой.

Тяжело вздохнув, Эллис направилась к машине.

Пес спал на крыльце, свернувшись калачиком. Наступило утро третьего дня пребывания Колина на острове. Он налил себе чашку кофе и вышел полюбоваться рассветом. Меховой сверток при его появлении вскочил, и оказалось, что это тот самый бордер-колли с причала. Пес отбежал на безопасное расстояние, уселся и теперь настороженно наблюдал за Колином.

— И тебя с добрым утром.

Колин поставил чашку на перила и присел на корточки, оказавшись на одном уровне с собакой.

— Ты голоден? — спросил он.

Пес склонил голову набок и с интересом уставился на него темными блестящими глазами-бусинками.

— Будем считать, что да.

Колин зашел в дом и через пару минут вернулся с миской, в которой был «Райс Криспиз», перемешанный с кусочками бифштекса, оставшегося со вчерашнего ужина. Он поставил миску на пол.

— Извини, если что не так. Я не ожидал гостей.

Пес принюхался, оценивая содержимое. Судя по всему, оно вызвало у него одобрение, потому как в мгновение ока он смел все подчистую. Но когда Колин попытался взять его за ошейник, он снова отскочил, причем вид у него был оскорбленный — мол, я так дешево не продаюсь.

— Хорошо, все по-честному, — признал Колин. Он отступил назад, делая примирительный жест рукой. — Теперь ты командуй.

Но пес, навострив уши, во все глаза — глаза, выглядевшие почти человеческими, — смотрел мимо него на дом, словно ожидал, что в любой момент на крыльцо выйдет хозяин.

— Осмотрись здесь, если хочешь, но могу поручиться, что ты не найдешь здесь того, кого ищешь. Боюсь, все, что у тебя есть, это я, — грустно предупредил его Колин. — Жалкое утешение, согласен. Но если ты не против, я могу составить тебе компанию.

Он уже успел позабыть, какое это уединенное место, — здесь безраздельно властвовала природа, куда долетали лишь смутные отголоски цивилизации. Огромным преимуществом было то, что он уже много лет так хорошо не высыпался. В отсутствие таких отвлекающих факторов, как компьютер и телевизор, он ложился спать с наступлением темноты и вставал на рассвете. Он ел, когда чувствовал, что проголодался, а не в отведенное для приема пищи время, и был способен часами сидеть без дела, глядя на воду или на оленя. Дед оставил после себя довольно внушительную библиотеку, в основном это были книги по искусству и биографии его известных деятелей. Изучая их, Колин искренне сожалел, что не унаследовал хоть толику таланта деда. Если бы он был художником, то смог бы отразить на холсте все, что скопилось у него внутри, как сделал это Уильям на портрете над камином. Колин слышал, что гениальные произведения рождаются в результате величайших страданий. И если это действительно так, то он смог бы создать шедевр.