Джоанна Троллоп - Разум и чувства

— Извини, Джон, — заметил Эдвард, — но тебе надо звонить Роберту, а не мне.

Джон Дэшвуд, пытаясь успокоиться, сделал глубокий вдох.

— Ты хоть понимаешь, Эдвард, что ваша мать ни разу не упоминала твоего имени с тех пор, как все это началось?

Эдвард прицелился в паука из воображаемого пистолета и выстрелил.

— Значит, на фронте без перемен, — произнес он.

— Эдвард! — закипая, воскликнул Джон.

Ответа не последовало. Эдвард поднялся и встал у окна, глядя на дорогу. Вот-вот на ней должна была появиться машина Элинор.

— Ты еще здесь? — спросил Джон.

— Да.

— Ты можешь меня выслушать?

— Конечно.

— Я и твоя сестра — мы с Фанни — считаем, что ты мог бы сделать что-то, чтобы сгладить этот конфликт. Не только ради себя, но и ради вашей матери.

— И что ты предлагаешь?

— Ты мог бы ей написать. Извиниться за то, что так ее расстроил.

— С какой стати?

— С такой, что она всегда желала своим детям только добра. И очень огорчена поведением сыновей в последнее время.

Эдвард провел ладонью по волосам. Не веря собственным ушам, он спросил:

— Так вы хотите, чтобы я написал матери и извинился за Роберта?

— Ну, тебе это только на руку…

— Нет.

— Эдвард!

— Нет. Никогда и ни за что. Я сожалею из-за этой дурацкой истории с Люси, но я настолько, настолько уверен в Элинор, что мне абсолютно наплевать на мнение всех вокруг. Я не раскаиваюсь. И не сомневаюсь. Может, когда-нибудь я и соберусь высказать это матери, если, конечно, она станет слушать, но я точно не буду слать ей письма с извинениями за чужие провинности. Тебе ясно?

— Ты совершаешь большую ошибку, — натянуто заметил Джон.

— Не такую большую, как моя мать! — выкрикнул Эдвард в ответ.

Мгновение оба молчали. Потом Джон с преувеличенной торжественностью сказал:

— Мне придется поставить об этом в известность твою сестру.

— Ну-ну, — усмехнулся Эдвард. — Интересно, каково это: быть под каблуком сразу у двух баб?

На другом конце линии воцарилась шокирующая тишина. И тут в долине показалась оранжевая машина, и Эдвард почувствовал, как его сердце, словно птица, воспарило в небеса.

— Пока, — равнодушно сказал он в трубку, — пока, — и швырнул ее на продавленные подушки дивана.

Марианна сидела на холме, с которого открывался вид на Алленем, обхватив руками колени, а рядом, опираясь локтем на землю и не сводя с нее глаз, устроился Билл Брэндон. Распущенные волосы Марианны колыхал легкий ветерок, перебирая их прядку за прядкой; Билл смотрел, как они взлетают и снова ложатся ей на спину.

От его глаз не укрылось, что Марианна не выглядела ни напряженной, ни расстроенной. Она смотрела на старый особняк с его причудливыми старинными трубами и аккуратными живыми изгородями в парке с выражением мечтательного спокойствия, но никак не страсти. Билл удивлялся тому, как до странности комфортно ощущал себя рядом с ней: молчание не причиняло им неудобства, поэтому он не торопился прерывать его, не спешил спрашивать, что она чувствует, глядя вниз, на долину, где раскинулось поместье, с которым она успела познакомиться и которое надеялась узнать еще лучше.

В конце концов, один тот факт, что Марианна пригласила его на прогулку, уже был удивителен. Конечно, Белл пока не отпускала ее никуда одну, а он очень кстати бродил по саду, дожидаясь Эдварда, так что она подошла, посмотрела ему прямо в глаза и сказала, что хочет прогуляться и взглянуть на Алленем — может, он согласится составить ей компанию?

Увлеченные дружеской беседой, они миновали лес, перешли дорогу, и он, в своей обычной ненавязчивой манере, предложил сделать передышку, чтобы Марианна немного отдохнула, прежде чем карабкаться на холм. Билл предложил взять сброшенный Марианной свитер, она отказалась, он спокойно сказал: «Не глупи», — и взял его, а она повернулась к нему и звонко рассмеялась. И вот теперь они сидели на жесткой колючей траве, устилавшей вершину холма над Алленемом, в умиротворенном молчании, на расстоянии вытянутой руки.

Это все равно расстояние, думал Билл, но совершенно другое. И я не собираюсь нарушать дистанцию, потому что не хочу ее торопить. Кроме того, мне и этого более чем достаточно: лежать здесь и видеть, как она смотрит на тот дом, уже ничуть не переживая. Нет, ей не все равно — на это я не смел и надеяться, — но она больше не страдает.

Словно прочитав его мысли, Марианна вдруг повернулась и посмотрела Биллу в глаза.

— Все в порядке, — сказала она.

— Точно?

Марианна кивнула.

Он спросил:

— Это что-то вроде проверки? Твое возвращение сюда?

— Пожалуй, — снова кивнула она.

— И как, ты прошла?

Она развернулась и села так, чтобы видеть его лицо, но тут же перевела взгляд на траву.

— Первая любовь… — медленно произнесла она.

Билл помолчал, а потом попросил ее:

— Расскажи мне о ней.

Марианна едва заметно улыбнулась.

— Мне кажется, с ней ничто не сравнится.

— Нет, — задумчиво ответил Билл, — но это не значит, что она останется лучшей. Просто первая любовь не повторяется.

— Потому что она первая.

— А у нас еще нет опыта, чтобы не нырять в омут с головой.

Она заметила печально:

— Именно это мне понравилось больше всего.

— И мне.

Она бросила на него короткий взгляд.

— Правда?

Он сорвал лютик и покрутил его между пальцев. Потом обреченно сказал:

— Я тоже этого хотел: с головой погрузиться в свои чувства.

— Серьезно?

— Я не хотел видеть, что она на самом деле за человек. Не хотел этого знать. Я видел в ней воплощение своей мечты, своей страсти.

— Надо же…

Марианна уважительно кивнула головой.

Он улыбнулся ей в ответ.

— А ты?

— Со мной было точно так же.

— Возможно, — мягко произнес Билл, — мы не были так уж неправы. Мы же не специально выбрали себе неподходящих людей, мы поступали так под влиянием сильных страстей.

Билл поглядел на Марианну, а потом подмигнул.

— Мы оба стали жертвами красоты.

Марианна пересела к нему поближе, подвинувшись на жесткой траве.

— Элинор сказала, Уиллз просил мне передать, что я в нем не ошибалась. Он действительно любил меня. И продолжает любить.

Билл вгляделся в ее лицо.

— Элиза знала, что со мной будет другим человеком. И жизнь ее сложится по-другому. Гораздо лучше.

Марианна спросила:

— А ты смог бы жить с ней?

— По крайней мере, я бы попытался.

— Я тоже. Вот только боюсь, это убило бы меня.

— О да. Жертвовать собой хорошо только поначалу.

Она протянула руку и взяла лютик из его пальцев.

— По-моему, я кое-что начинаю понимать.

— И что же?

— Что счастливая жизнь — это не только… Не знаю, как сказать.

— Счастливая жизнь, — одобрительно повторил он.

— Да. У тебя вот счастливая жизнь.