Джоанна Троллоп - Разум и чувства

Эдвард повернулся к Белл:

— Вы меня спрячете?

— Нет, дорогой, — с грустью откликнулась Белл. — У нас и без того хватает неприятностей. Мы вот-вот станем бездомными. Можете себе представить: на дворе двадцать первый век, и мы вовсе не нищие, но, несмотря на то что у всех нас есть образование, мы вот-вот окажемся…

— Не окажетесь, — прервал ее Эдвард на полуслове.

— Что?

Даже Элинор перестала делать вид, что не слушает, и с надеждой посмотрела на него.

— О чем ты говоришь?

Он перевел взгляд на Элинор.

— Помнишь, я говорил, что поспрашиваю там, в Девоне. Нет ли где-нибудь подходящего жилья. Недорогого. Так вот, оказалось… в общем, выяснилось, что кое-кто из моих знакомых состоит в родстве с кем-то из вашей семьи. Я рассказал про вас — что с вами случилось. — Эдвард посмотрел на Белл. Она во все глаза глядела на него, как и все три ее дочки. Эдвард продолжил:

— Похоже, для вас там есть дом. Принадлежит одному вашему дальнему родственнику. В общем, человеку, который вас знает. — Он сделал паузу, а потом добавил:

— Знаете, как это бывает: я поговорил с одним человеком, тот — с другим, и так дальше. Короче говоря, дом вас ждет. Если, конечно, вы согласитесь.

Сэр Джон Мидлтон частенько называл себя «ископаемым» — а то и «ископаемым вдвойне».

— Только подумайте, — сообщал он каждому, кто готов был его слушать, — кто в наше время получает в наследство поместье, пусть даже такую развалину, как мой Бартон! Мало того, к нему прилагается еще и титул — можете себе представить! Просто какой-то каменный век! Оказывается, от титула даже невозможно отказаться — он будет со мной до моего смертного часа. Я так и умру сэром Джоном Мидлтоном, баронетом. Это же кошмар!

Его отец, старший сэр Джон, родился в поместье, которое и завещал — вот только без всякого денежного подкрепления на его содержание — своему сыну Сердцем поместья, находившегося в Девоне, был элегантный особняк в стиле Уильяма и Мэри; [5] В истории английского искусства — переходный историко-региональный стиль от английского барокко к стилю королевы Анны, английского классицизма с элементами барокко. Совпадает с временем правления герцога Вильгельма III Оранского и его супруги королевы Марии (1689–1702). Другое название — стиль Марии. — Прим. ред. располагалось оно в лесистой долине реки Экс, к северу от Эксетера. Во времена детства младшего сэра Джона дом постепенно приходил в упадок, так что он привык не замечать ни ведер, расставленных там и сям по коридорам в местах наиболее сильных протечек, ни сырости, ни сквозняков, ни даже перебоев с горячей водой, поступавшей в ванные из допотопного котла в подвале, который пожирал не меньше угля, чем средних размеров фабрика, при этом почти не давая тепла.

Отец сэра Джона не обращал внимания на подобные мелочи: его детские годы пришлись на начало Второй мировой войны, так что его было не напугать плохой погодой, несъедобной пищей или сквозняками. Он унаследовал ровно столько денег, чтобы продолжать жить в Бартон-парке, наблюдая за его постепенным разрушением, и предаваться своей единственной страсти: охоте. Он отстреливал и ловил на крючок все, что бегало по лесу или плавало в реке, предпочитал оружейную и буфетную, где хранилась дичь, всем остальным помещениям в доме, и, после того как жена — что было весьма предсказуемо — ушла от него к владельцу строительной компании из Бристоля, пустился во все тяжкие, тратя последние деньги на охотничьи вылазки в Испанию — пострелять бекасов, или на Карибы — ловить акул. Смерть — притом такая, о какой он мог только мечтать, — настигла его на сафари в Кении, во время охоты на крупную дичь; в результате его сын унаследовал то, что осталось от Бартон-парка, вкупе с титулом и полным набором ружей фирмы «Пурди и сыновья», находящихся в прекрасном состоянии и надежно запертых в специальном железном шкафчике.

От ружей младший сэр Джон пришел в полный восторг. Он увлекался охотой не меньше отца; все его друзья были подписчиками «Охотничьего сезона», а в морозильниках у них не переводились фазаны, которых их жены уже отказывались готовить, однако детство и отрочество, проведенные в Бристоле, в доме отчима, заведовавшего строительством, наложили на него заметный отпечаток.

С юных лет сэру Джону внушали, что роскошь идти в жизни своим путем напрямую зависит от наличия денег. Деньги — отнюдь не зло, регулярно напоминал пасынку Чарли Крофт, деньги — это смазка, помогающая вертеться колесикам повседневной жизни. Верх глупости — считать, что без денег можно обойтись; тот, кто так думает — настоящий осел. Деньги — твой тыл, и они должны работать на тебя.

— Так что если ты хочешь сохранить старый сарай, который завещал тебе отец, и который я, — говорил Чарли Крофт, — будь моя воля, без колебаний снес бы и построил на его месте нормальные, теплые и пригодные для жилья коттеджи, потому что места там просто великолепные, — то тебе придется зарабатывать на его содержание.

А потом, глядя пасынку в глаза, добавлял:

— И знаешь, мне будет интересно посмотреть, как ты справишься.

Лет до тридцати сэр Джон не особенно заботился о том, чтобы вдохнуть в Бартон-парк новую жизнь. Отслужив — как и отец — свой срок в армии, он кое-как устроился в трех комнатах, расположенных непосредственно над допотопным котлом в подвале, и поступил на работу исполнительным директором в небольшую компанию, занимавшуюся изготовлением насосов для опреснительных установок. Он прекрасно понимал, что получил место лишь потому, что его родословная и титул могли помочь в привлечении иностранных клиентов, закупавших продукцию компании. Тем не менее он неплохо справлялся со своими обязанностями, а в выходные бродил по полям с ружьем или устраивал свои, быстро сделавшие его местной знаменитостью, вечеринки: гости являлись к нему одетыми так, будто ехали в Арктику, и предавались старинным аристократическим забавам вроде бега по анфиладам гулких пустых залов Бартон-парка и разжиганием огня в очагах — с таким ощущением, будто они незаконно проникли в заброшенный замок.

Удача улыбнулась сэру Джону в тот момент, когда он, несмотря на природный оптимизм и веру в собственные силы, совсем было отчаялся в своих попытках хоть на миллиметр сдвинуть проект «Бартон-парк» с мертвой точки. Во время затеянной им на вечеринке очередной эксцентричной игры — на этот раз поиска сокровищ — он заметил на широком подоконнике в одной из бартонских зал миниатюрную девичью фигурку, съежившуюся и шмыгающую носом. При ближайшем рассмотрении она оказалась очень хорошенькой барышней по имени Мэри Дженнингс, которая приехала на вечеринку с одним из приглашенных молодых людей, но тот забыл о ней, увлекшись флиртом с другой привлекательной особой. Мэри, замерзшая и несчастная, хотела сразу же уехать в Эксетер, а оттуда в Лондон, но понятия не имела, как выбраться из поместья.