Женевьева Дорманн - Маленькая ручка

Около половины двенадцатого в кабинете Сильвэна, в Берси, зудит селектор.

— Вас спрашивает мадемуазель Ларшан, месье. Она очень настаивает…

Сильвэн слегка краснеет. Перед ним сидит представитель дирекции «Электриситэ де Франс». Они корпят над запутанным бюджетом, поэтому он велел секретарше не соединять утром его ни с кем. Но фамилия Ларшан, должно быть, показалась молодой женщине достаточно необычной, чтобы нарушить полученный приказ. Лиза Бонтан работает с Шевире уже два года и знает о непростых отношениях его с Ларшаном.

Сильвэн бросает взгляд на своего визави, делающего пометки в списке.

— Соедините меня с ней.

Голос Дианы в трубке немного дрожит, во всяком случае, он неуверенный.

— Надеюсь, я вам не помешала…

Он обрывает сухим тоном:

— Напротив… У меня посетитель. Что у тебя случилось?

— Мне надо увидеться с вами… Сегодня.

— Это невозможно! — говорит он еще более резким тоном.

Он чуть не сказал: «Этого еще не хватало!» — но удержался.

— Вы сердитесь?

— Да нет, — сказал он раздраженно. — У меня сейчас много работы. Вот и все.

Голос Дианы на том конце провода окреп.

— Мне нужно вас видеть, — повторяет она. — Это очень важно. Для меня и для вас. Это даже срочно. Послушайте, я вас буду ждать сегодня днем в кафе на углу бульвара Инвалидов и авеню Виллар. Я выхожу из лицея в полпятого. Это напротив.

Она теперь говорит так же сухо, как он, с оттенком угрозы, тревожащим Сильвэна. Он смягчается.

— Подожди две минуты, пожалуйста…

Он сверяется по ежедневнику.

— Хорошо, я приду, — говорит он. — Пока.

Это свидание, вытребованное Дианой, омрачило его день. Чего она еще от него хочет? Он же думал, что с ней все кончено. С той ночи, что они провели вместе, он встречал ее два-три раза дома, на улице Бак, и Сильвэн, державшийся на защитных позициях, в конце концов расслабился, так как Диана больше не проявляла к нему особого интереса. Она приходила за близнецами, которые записались вместе с ней в баскетбольную команду лицея. Как обычно, подставляла лоб Сильвэну, Каролине, — вежливая, улыбчивая, безразличная, и это его успокаивало. Она, наверное, поняла: для всех лучше забыть или притвориться, будто забыли, что произошло в ту проклятую ночь.

С тех пор как Каролина вернулась из клиники с ребенком, жизнь на улице Бак снова вошла в обычное русло. Вернее, если так можно сказать — в обычное, ибо Сильвэн уже не был прежним с Каролиной, ему приходилось это признать. Он действительно был рад, что она дома, но не мог отделаться от смутного неприятного ощущения, тлетворной тени, убивавшей его радость. Когда Каролина проявляла к нему нежность, он почти отшатывался от нее, тотчас овладевал собой, но ему становилось тоскливо. Он больше не чувствовал рядом с ней того же порыва, той же непосредственности.

Он хотел успокоиться, говоря себе, может быть, это нормально после четырнадцати лет семейной жизни, но именно теперь он впервые принимался считать годы с того дня, как их пронзила стрела любви на конезаводе в Пэне. Хоть он и знал, так как читал и слышал, что жар влюбленных угасает под золою времени, он впервые испытывал это на себе; никогда до сих пор он не задавался такими вопросами. Годы прошли, словно не задев их. Каролина была его радостью, как он был ее. У них были одни желания, одно и то же вызывало смех или раздражение, и их ссоры не длились долго. За все эти годы Сильвэна никогда, даже в мечтах, не привлекала другая женщина. Опасение осложнений, драм, которые это могло бы повлечь за собой, или отсутствие воображения? Ему случалось отметить красоту какой-нибудь женщины, ее обаяние и почувствовать его на себе, но только Каролина сливала воедино его желания, возбуждала его. Ему даже не приходилось делать усилий. Он иногда этому удивлялся, видя, как живут другие. Мужчины его возраста, женатые, со сложной любовной жизнью, титулованные любовницы и случайные. Его собственный брат, Этьен, никак не мог остановиться и менял женщин, как перчатки.

В конце концов Сильвэн решил, что они с Каролиной чудом не подвержены общему закону усталости и соблазнов и останутся, назло всему, вечными любовниками. Должна же время от времени находиться чета старичков, оставшихся такими же внимательными, такими же восторженными друг от друга, как в первые дни их встреч. Такие иногда встречаются на улице — согбенные годами, но идущие, сплетя руки, как юные влюбленные, не отводя глаз друг от друга. Сильвэн знавал на Шозе одну из таких нерасторжимых пар, трусивших летом по дорогам, в обнимку, полных участия к друг другу, еще словоохотливых, из-за присутствия другого шедших к смерти с легким сердцем. Они вызывали зависть. Конечно, и они с Каролиной будут такими, и это ему нравилось.

Но вдруг он, Сильвэн, забуксовал и больше не испытывал к жене, к той Каролине, которая когда-то владела им целиком, того же пыла, той же предупредительности. Это его смущало, но ему пришлось признать это по некоторым признакам. Например, каждый раз после родов, начиная с их первых детей, Каролина физически не могла быть с ним близка несколько недель, отчего оба мучились от нетерпения, ожидая возможности возобновить свои любовные игры. Он, Сильвэн, даже чувствовал себя обделенным новым ребенком, чье рождение на какое-то время лишало его Каролины, вынуждало ждать, пока она снова будет в состоянии разделять с ним наслаждение, которым они упивались.

На этот раз, напротив, он был вынужден себе признаться, что отсрочка возобновления их утех его устраивала. Ему было от этого плохо, тем более что ему не удавалось не связывать своего охлаждения с тем, что произошло с Дианой. И напрасно он старался прогнать от себя эту опасную мысль: она возвращалась и с жужжанием вилась вокруг него, как навозная муха.

Сильвэн приехал на свидание с Дианой по меньшей мере на десять минут раньше, проворчав в своей машине всю дорогу от Берси до бульвара Инвалидов. Неприятное ощущение принуждения. Он злится на себя за то, что согласился на эту встречу, причины срочности которой не может понять. Откуда такая внезапная необходимость поговорить с ним, когда она могла бы это сделать за те две недели, что уже прошли? Она сказала по телефону: «Это важно для вас и для меня…» Но черт возьми, что это вдруг стало таким важным для него и для нее? Что это еще могло прийти в ее девчоночью головенку? Что с ней стряслось?

Вдруг он подумал, что она могла быть беременной, и побледнел от ужаса, чуть не проехал на красный свет, резко затормозил, был обруган перепуганными пешеходами, пришедшими в истерику от государственной эмблемы на его ветровом стекле и принявшимися дубасить кулаками по капоту его машины. Он подъехал к тротуару, чтобы успокоиться.