Женевьева Дорманн - Маленькая ручка

Лента магистрали на всей скорости свертывалась под колесами Танка, а ужасающие картины жгли Каролину: Сильвэн и Диана голые в постели, — Сильвэн, все жесты, пристрастия которого она так хорошо знала. Она видела, как он возбуждается, лижется, раскачивается, переворачивая ту на колени, чтобы войти в нее до отказа, крепко обхватив ее за бедра, или заставляет сесть на него верхом, медленно, медленно на него насаживаясь, схватив его за плечи, изогнувшись, на вытянутых руках, покачивая задом, — слегка, ровно настолько, чтобы свести его с ума. Научил ли он ту, как делал с ней, ласкать его волосами — ах, как ему нравилось зарываться в длинные, русые, шелковистые волосы! — прижимать голову к его животу, проводить его влажным членом по лбу, глазам, щекам, губам, пока те не приоткроются — жадные, ненасытные, жаждущие его? У Дианы прекрасные русые волосы, длинные и шелковистые… А занимался ли он с ней этим в ванной, как он любил? Каролина видела, как они барахтаются, как дети, в горячей воде, выплескивающейся на пол, Сильвэн смеется под мочалкой, и вдруг, от ласки мыльной пеной, его член восстает из воды, словно мачта тонущего корабля. Ах, физическая ревность в тысячу раз мучительнее другой!

Если она все эти прошедшие годы и была так уверена в себе и в нем, так убеждена, что их роман никогда не кончится — или очень поздно, когда они состарятся, — то из-за этого физического согласия, связавшего их тут же, после первой обмены взглядом — стрелы, пронзившей насквозь. Если у нее Сильвэн был первым и единственным любовником, то у него было больше опыта. Она знала, что у него до нее были любовницы, и радовалась этому, считая, что те женщины были для него лишь школой наслаждения перед теми праздниками плоти, что ждали его с ней, Каролиной. С ними он разучивал гаммы, как пианист перед концертами. Она не ревновала, была даже рада, что эти любовницы сделали из него замечательного музыканта для нее одной. Сильвэн тоже говорил ей, что никогда не испытывал с другой женщиной такого физического и духовного взаимопонимания. Говорил ли он это, чтобы доставить ей удовольствие? Она ему верила. Это было так приятно слышать!

Как бы там ни было, за все эти годы жизни с ним ей ни разу не представилось случая испытать физическую ревность, которая снедала ее теперь. Со своей стороны, она не помнила, чтобы ей, хотя бы мимолетно, захотелось другого мужчины. Ей даже были без надобности мысленные внушения, к которым женщины порой прибегают, как они сами признаются, чтобы вызвать или обострить свое наслаждение. Даже когда она мастурбировала, она всегда вдохновлялась Сильвэном, его запахом, его жестами, его кожей, тем, что он с ней делал, или тем, что ей хотелось, чтобы он с ней сделал. И когда в тот вечер он сказал ей, что никогда ей не изменял, она поверила ему с легкостью, так велика была уверенность, вытекавшая из очевидного: они были из тех редчайших и неразлучных пар, что понимают друг друга всеми своими нервами и всем своим воображением, превращая койку в отрадное ложе наслаждения. Сколько раз они с Сильвэном занимались любовью, со времени торжественного открытия своей осязательной и мыслительной общности, уничтожавшей особенности их тел, сплавлявшей их так, что они уже не знали, где начинается один, где кончается второй, кто с кем совокупляется, и неслись сияющей ракетой к чудесным пределам смерти?

Даже Клара, с которой она вела очень свободные беседы, Клара, у которой в отличие от нее было астрономическое количество любовников, — Клара говорила, что такое согласие между двумя людьми чрезвычайно редко. С ней лично такое случалось раз или два, и каждый раз, говорила она, она была неизлечимо влюблена в другого «поплывшего».

Вот почему Каролину так смутило, когда она заметила необычное отсутствие воодушевления у Сильвэна по отношению к ней, нарушенное физическое общение между ними. Теперь она все понимала: это Диане она была обязана этими нарушениями. И она не может допустить, что Сильвэн обретал с этой девочкой, которую, как он говорит, ему никогда не приходило в голову желать, даже в воображении, источник наслаждения, объяснявший то, что он трахал ее два месяца! И все эти два месяца так, что у Каролины, такой проницательной в том, что касается Сильвэна, не возникло и тени подозрения! Ожог обиды наложился на разверстую рану зависти.

Почти десять километров она обрекала Диану на все мучения ада, самые изощренные пытки. Как же провела ее эта девочка с ангельским личиком, которую она по-доброму целовала, обращалась с ней, как с дочерью, распахнула перед ней двери своего дома, возила с собой на каникулы, защищала от самого Сильвэна, гневавшегося на то, что его дети дружат с дочерью его самого злобного врага. И этим летом она снова не уступила Сильвэну, когда, узнав, что она пригласила Диану, чтобы доставить удовольствие близнецам, он почти устроил ей сцену. Теперь она понимала почему! А эта маленькая дрянь подарила ему «Лолиту» на день рождения — как она, должно быть, потешалась над ней! Это было невыносимо, и, если бы могла, Каролина заставила бы ее дорого за это заплатить.

Берси, одиннадцать часов утра. Сидя за столом, Сильвэн Шевире переворачивает страницы отчета, делая пометки красным карандашом. Эту работу он должен закончить до полудня. Вот почему он приказал Лизе Бонтан, своей секретарше, чтобы его не беспокоили. Он никого не принимает, и ни с кем его не соединять.

Вдруг он слышит резкие голоса в соседнем кабинете. Лиза, должно быть, кого-то перехватила, а этот кто-то в плохом настроении не дает себя выпроводить.

— А я вам говорю, что он меня примет!

И почти тут же дверь кабинета распахивается от толчка Пьера Ларшана, врывающегося в комнату и, через стол, посылающего Шевире прямой удар прямо в лицо. Сильвэн даже не успел встать или закрыться. Он покачивается в кресле, оглушенный, с шумом в ушах. Он потерял очки. Взгляд его затуманился. Он смутно различает Лизу Бонтан, окаменевшую от ужаса на пороге кабинета. Она стоит с раскрытым ртом, прижав обе руки к щекам. Он видит и чрезвычайно бледного Ларшана, массирующего себе суставы пальцев. Ларшан упирается кулаками в стол, за которым Сильвэн, все еще оглушенный, даже не думает о том, чтобы защититься от еще одного нападения. Ларшан рявкает:

— Подонок! Скотина! Это тебе еще цветочки! Ягодки будут впереди!

Головокружение у Сильвэна проходит, он подносит руку к лицу, потерявшему чувствительность, думает, что нос, наверное, разбит, так как брызнула кровь и залила отчет. Он плохо понимает, где он и что с ним произошло.

Лиза, должно быть, позвала на помощь, потому что кабинет наполняется людьми, которых он не знает. Два человека помогают ему подняться, поддерживают его. Кортеж проходит по коридору, где во все открытые двери выглядывают любопытные лица молча толпящихся людей, смотрящих на него.