Иосиф Гольман - Защитница. Любовь, ненависть и белые ночи

Атакующие стрелки имели следующие обозначения: «дурачок», «общие цели», «взаимовлияние».

– Что за красоты? – заинтересовался Томский.

Багров тоже глядел на экран внимательно.

– Второго парня Анна Ивановна все время называет дурачком. Похоже, это не фигура речи, а физиология. И ему только-только исполнилось восемнадцать. Если доказать несоответствие возраста интеллектуальному развитию, есть такие экспертизы, то парень станет несовершеннолетним, а возможно, и вообще не отвечающим за свои действия. Удар и по «группе», и по «умыслу».

– И затягивание процесса, – с одобрением сказал Багров.

– А это вам надо? – усомнился Волик. – Торчать в какой-то деревне под Архангельском.

– Почти ночь от Архангельска на поезде ехать, – уточнил Олег.

– Тем более. Зачем затягивать?

– Затем, что суд показательный. Прокурор из Архангельска, судья из Архангельска. Конвой тоже не местный, хотя их мнение роли играть не будет.

– Вот, может, и поторгуемся: мы не удлиняем вам процесс, а вы не удлиняете нам сроки.

Блоки «умысел» и «при исполнении» на следующих скриншотах также были атакованы несколькими стрелками. Но рассматривать их уже не стали, опасаясь, что музыканту-математику Марине и без того скучно с юристами-юристами.

Тем более что трапеза подошла к десерту.

Волик аж глазки узкие прикрыл от подвалившего счастья. Тут и невесомое безе, и все тот же классический, но совсем не магазинный наполеон, и роскошный, облитый черным шоколадом, коричневый тортище из первоклассного какао. Томскому явно хотелось сожрать все, причем немедленно.

Но не тут-то было.

Марина, как бы между делом, не акцентируя, отодвинула от избранника все тарелки и столовые приборы. А вазочку с нарезанными свежими фруктами, наоборот, придвинула. И выделила из ранее зажатых столовых приборов изящные, под серебро, ложечку и вилочку.

– Кушай, милый, – ласково сказала она.

Ах да, еще нежно погладила Волика по пухлой руке.

И – о чудо! – Волик смирился!

То, что не смогли сделать за многие годы самые дорогостоящие врачи-диетологи и даже всесильная Валентина Семеновна, похоже, с легкостью делала худенькая и очкастенькая виолончелист-математичка.

Даже Багров, не одобрявший смешение увлечений с работой, уважительно посмотрел на девушку.

Ольга же вообще была в восторге и от метода, и от реализации.

Впрочем, процесс удивления Мариной окружающих еще не был закончен.

– Это ведь, я понимаю, смотрины? – спросила она у присутствующих.

Волик тихонько молчал, как толстая большая мышь, с ртом, набитым полезными фруктами. Багров тоже не нашел что ответить.

Одна Шеметова отреагировала:

– Думаю, именно так, – согласилась она.

– Не стану спрашивать, какую оценку я у вас заработала, – усмехнулась та. – Но справедливо будет, если вы посмотрите на меня и в естественной среде обитания.

– Стол, бумага, ручка? – обрел дар речи Олег Всеволодович.

– Нет. Гостиный Двор, арт-выставка, концерт струнного квартета, – спокойно поправила Марина. – Сегодня вечером. В десять тридцать.

Предложение было принято.

Уходя, Ольга обернулась к Марине и молча показала ей большой палец. Та ответила веселой улыбкой.

Похоже, у Волика наконец появится настоящая, любимая и любящая, жена. А у Шеметовой, не исключено, умная и хорошая подруга.

Просыпаться было непросто, вчерашние смотрины несколько затянулись. Патентованный солнечный лучик уже минут пять топтался на Ольгиной щеке, а она все никак не могла открыть глаза.

Потом пересилила себя, резко встала. Чтобы совсем освободиться от сонной одури, сделала душ много холоднее обычного. В итоге выскочила из-под него с единственным желанием забиться обратно, под еще не остывшее от ее тела одеяло.

Помогли стандартные методы добуживания.

Рецепт неоригинален, но действен. Интенсивная зарядка, сопровождаемая тонизирующим завтраком: крошечный круассан с огромной чашкой крепкого кофе.

Все. Энергетический баланс восстановлен, можно строить планы на сегодня. Впрочем, сегодняшние планы лучше начать со вчерашних.

Что не сделано?

Не рассмотрены с Багровым остальные многочисленные идеи Ольги по делу Куницына. Не проанализированы с ним же итоги первых дней работы по делу Родригеса, хотя вышеуказанные итоги, несомненно, есть.

И самое главное. Вчера можно было рассмотреть с Багровым все что угодно. Но идиотский Ольгин характер снова себя показал.

Если детально восстанавливать цепь событий, то происходило примерно так.

После работы на концерт идти было рано, поэтому поехали кататься на пароходике: Багров, Ольга, Вольский и даже примкнувший к ним старик Гескин.

Шеметова никогда не впадала в восторг при виде речных просторов или отражений золотых куполов в воде. Но в этот раз действительно было хорошо.

Странно, но с детства знакомые улицы и здания, когда смотришь на них с реки, кажутся совершенно иными. Приходилось совершать логические усилия, чтобы восстанавливать способность ориентироваться в родном городе.

Еще удивили чайки.

Пока не подойдешь к реке, даже знать не будешь, что в мегаполисе Москва живут такие красивые создания. Ольгу просто завораживала их способность к парению. Казалось, им вообще не нужно махать крыльями. Зачем? Если они и так повелевают гравитацией.

А еще поразили слова Гескина. Он хороший мужик, очень умный и очень корпоративный. Конечно, пик его карьеры пройден, но это и сейчас весьма сильный адвокат. Так все к нему и относились – как к хорошему человеку и весьма сильному адвокату.

А тут плыли вместе по речке, а он тихонько так комментировал:

– Вот здесь мы с братом рыбу ловили.

– Когда? – не слишком тактично спросила Ольга.

– Когда? – задумался Аркадий Семенович. – Ну, примерно шестьдесят пять лет назад. Он старше меня был на тринадцать лет. С войны вернулся инвалидом. Семьи так и не завел. Вот и развлекал братишку, да заодно коту лакомство добывали.

Для Шеметовой шестьдесят пять лет назад звучали примерно так же, как и триста. А тут вот он, стоит перед тобой. Вполне живой и реальный Аркадий Семенович Гескин, коллега.

Показал школу, где учились с братом. Место, с которого на фронт ушли и брат, и отец. Отец не вернулся вовсе, брат мучился до пятьдесят четвертого от ран и тоже умер.

Весь их недолгий путь по реке был у Гескина в памятных знаках. Именно в памятных, потому что в реальности ничего и не осталось: сыновья с внуками в Америке, жена в могиле.

Да уж…

Ольга мучилась и никак не могла вспомнить фразу из латыни на эту тему. Такое состояние всегда было для нее мучительно: ведь бывших отличниц не бывает. Наконец плюнула и произнесла про себя сентенцию, приписываемую царю Соломону: «Все проходит».