Эмма Ноэль - Пятьдесят оттенков страсти. История чувственного перевоплощения

— Я почти ничего о тебе не знаю. Мы живем вместе, занимаемся любовью, обсуждаем многие вопросы и что самое чудесное — сходимся во мнении во многих вопросах. Да, ты спас меня. Причем спас дважды! Из лап депрессивного маньяка и от одиночества, но…

— Что ты хочешь знать?

— О твоей семье, был ли ты женат, где работаешь… Возможно, у тебя уже есть дети!

— Ты никогда не спрашивала меня об этом! Я думал это неважно и главное для тебя — мы! — возмутился он, после того как сделал несколько вдохов продолжил: — Моя семья — это долгая и неприятная история, с родителями конфликт из-за недвижимости — они не поддержали меня в нужный момент, и после этого я в самостоятельном плавании, мы живем, не мешая друг другу. Общение поддерживаю лишь с младшей сестрой, иногда болтаем по телефону и обмениваемся подарками на праздники. Женат не был. Я долгое время встречался с одной девушкой, но мы расстались, потому что она оказалась бесплодна. И после я предпочел ненавязчивые краткосрочные романы. До встречи с тобой, конечно же. Владею небольшой компьютерной фирмой, которая приносит мне неплохой доход. Детей нет.

Что-то внутри сжалось и неприятно кольнуло, я не могла понять причину это странного ощущения. Наверное, тот факт, что он оставил девушку, узнав о ее дефекте, вызвал скепсис.

— А если я тоже не могу иметь детей? Вдруг у меня какие-нибудь нарушения?! Поэтому ты торопишься? Чтобы успеть проверить?

— У тебя все в порядке с детородной функцией!

— Откуда ты знаешь? — с подозрением уточнила я.

Оказалось, пока я лежала в больнице, он оплатил ряд дополнительных анализов, чтобы досконально выяснить состояние моего здоровья. Меня смутило это, потому что мы не были достаточно близки, чтобы он так запросто покупал столь личную информацию. Я попросила дать мне время, чтобы подумать о потомстве.

— Я люблю тебя, — сказал Вячеслав трагическим голосом. — И сделаю все, чтобы МЫ были счастливы.

МЫ — как это приятно звучит. Местоимение, от которого веет теплом и перспективой счастья. МЫ — это значит, что я не одна, это значит, что я часть, я доля единого целого организма, который называется «семья». Однако я уловила фальшь в его словах и меня это смутило.

С работы я все-таки ушла, устав от бесконечных намеков Славы, что ему по статусу не положено иметь жену-продавщицу. Дина поняла и нисколько не рассердилась на меня.

— Знаешь, это ведь неплохо, что он тебя так оберегает.

Моя подруга высвободила для меня несколько часов, чтобы мы могли попрощаться, как следует. Мы забурились в хороший паб, чтобы утонуть в пиве.

— Твой благоверный не будет доволен! — произнесла, смеясь, Дина. — Ох уж эти мужчины! Хотят нас контролировать!

— Я предупредила, что прибуду навеселе. Он почти не бурчал, — отмахнулась я.

Я делилась с Динкой абсолютно всем, она стала в каком-то смысле моей духовной настоятельницей. Никому на свете я не могла поведать свои душевные страдания и тайны.

— Что тебя смущает? — спросила в лоб моя подруга, накручивая прядь каштановых волос на указательный палец. Эта привычка сохранилась у нее еще с ранней юности и означала повышенную концентрацию внимания.

Я рассказала ей о детской комнате, и об анализах, и о том, что в жизни Вячеслава была девушка, которая не смогла забеременеть, и он ее оставил. Вдруг лицо Дины сделалось очень серьезным, она наклонилась ко мне и произнесла низким голосом:

— Я тебе сейчас кое-что скажу, только ты, пожалуйста, не переживай и отнесись к этому, как к простой информации.

Мне стало трудно дышать, я вытаращила глаза на подругу и уставилась на нее в ожидании, боясь услышать что-то жуткое, кощунственное, зловещее.

— Помнишь, Катрин, я рассказывала, что Лерка хотела семью и детей? Она тогда встречалась с Вячеславом. У них была такая сильная любовь, что я думала, скорее, обрушится небо, чем они расстанутся. Он бросил ее. Потом мы сидели в баре и… Это был ее последний вечер.

Она расплакалась, а я сидела, широко открыв рот. Мой рыцарь-спаситель оказался темной лошадкой, и я не представляла, что мне делать с полученной информацией.

Когда наше сосуществование с Вячеславом измерялось полугодием, я заметила, что совсем не счастлива рядом с ним. Очередное не то — это было очевидно. У него появились командировки в другие города, но я подозревала, что он просто ночует в своей квартире, причем, не один. Это было шестое чувство. В начале наших отношений Слава расставил некоторые акценты, в частности это касалось ревности и подозрений в измене.

«Мудро и расчетливо!» — осенило меня как-то во время его очередного отъезда. А затем он возвращался, как ни в чем не бывало. А меня продолжали разъедать подозрения. Еще мне не давали покоя сведения о том, что в прошлом он питал сильные чувства к Лере. Он прекрасно знал, что нас с ней связывала дружба, но не рассказал об их отношениях. Мне хотелось устроить ему ловушку — взять и привезти на кладбище на ее могилу и посмотреть на его реакцию. Вдруг он ее до сих пор любит, а я — всего лишь компромисс, потому что она мертва?!

— Как ты думаешь, у нас с тобой все хорошо? — начала я издалека животрепещущий разговор за ужином. Он приехал из очередной командировки и совокупился с газетой, не обращая на меня внимания.

— Я думаю, да. Все нормально. А что стряслось?

— Ушла романтика. Ты не находишь? Полгода и как-то блекло вдруг стало, — вздохнула я.

— К сожалению, это неизбежно. Рано или поздно лирика иссякает, и жизнь идет своим чередом. Разве уверенность и спокойствие — это плохо? — Слава слегка прищурился, словно ему было не тридцать пять, а все сто двадцать лет. Я заметила, он любил иногда помудрствовать, чем доводил меня до исступления. Он размышлял о бренности Бытия и о предназначении человека, говорил пространные почти бессмысленные вещи. Часто пробрасывал слово «метафизика» и задавал мне вопросы, на которые, как мне казалось, сам не знал ответа. Я сбегала от него в противоположный угол дома и занималась своими делами. Возможно, он это делал умышленно, предвкушая мои побеги? Чтобы я не интересовалась всякими приземленными глупостями. К примеру, не уточняла: где и с кем ты ночевал? В этот раз я решила, что выдержу разговор, в какое бы философское русло моего мужчину не понесло, потому что в отличие от него я не чувствовала ни уверенности, ни спокойствия, во мне поселилась тревога, которая не давала мне возможности комфортно существовать.

— Я считаю, что нужно озвучивать то, что мучит. Иначе это нарастает, словно ком, и становится тяжело дышать! Недосказанность — это невыносимо! — подытожила я.

Помешкав несколько секунд, я произнесла свои опасения и подозрения об его неверности. Вячеслав назвал меня впечатлительной дурочкой и заверил, что мои мысли по поводу его измен — плод больной фантазии.