Ирина Лобусова - Пять минут до любви

Я так и не поняла, кем он был: мечтой, плодом моего больного воображения или ночным кошмаром. Он возник в те смутные времена, когда любой бизнес был черным. Его состояние (он создал его почти по пословице — ловил сомнительную рыбу в мутной воде) было таким же темным и странным, как и его душа.

Я так и не поняла, кем он был…. Поэтому буду называть его кошмаром. Разбирая старые бумаги в глубинах шкафа, я случайно нашла его фотографию.

С того времени, как случилась эта история, прошло много лет. Я стала взрослой, совершенно независимой женщиной. Я вышла замуж, родила сына, нашла свою дорогу в жизни. Я изменила прическу, свое имя и цвет волос. Но…

Но со старой, пожелтевшей фотографии, обтрепанной по краям, вдруг глянуло на меня его лицо — лицо моего кошмара. Он взглянул так знакомо, как будто не прошло никаких лет. И все было так, как тогда: ночная фиеста южного портового города, молодость, ветер, пришедший с моря, и все, доведенное до последней степени крайности — отчаяние и любовь, очень много любви и очень много отчаяния.

Все это осталось в моей памяти — как шрам, под грузом прожитых лет. Я порвала фотографию. А потом решила рассказать эту историю.

Мой кошмар звали Леонидом Валерьевичем. Его имя было намного благозвучнее, чем он сам. Когда мы познакомились, ему было тридцать девять лет. Был он не высокого роста и не очень красив. Позже я поняла, что он не особенно умен, скуп, не выносит делать подарки, и до невозможности скучен в постели. Он не умел вести светские беседы, не ходил в кино или в театр, за всю свою жизнь не прочитал ни одной книги, географию изучил на стамбульском базаре и считал, что в мире существуют всего две страны — Турция и Китай. Он был не образован и не особенно вежлив. Иногда он называл базар рынком и изо всех сил пытался скрыть тот факт, что начало своего состояние положил обыкновенной челночной торговлей на знаменитом одесском 7 километре.

Заработав кое-какие деньги в начале девяностых годов (когда все в бизнесе было поделено между толчком и бандитами), он каким-то образом (как именно — я не понимаю до сих пор) взял не совсем законные кредиты в крупных зарубежных банках и стал одним из первых «новых русских» девяностых годов, уже купивших недвижимость в Барселоне и на Кипре. И (если мне не изменяет память) еще где-то за рубежом (я, впрочем, никогда не сомневалась, что в его любимом Стамбуле). Впрочем, я не буду вдаваться в экономические тонкости его денежного расцвета — моя история не о начале рыночной экономики, а все-таки о любви…

Будучи одним из самых крупных и влиятельных людей в городе, он ходил в старом, вытертом костюме еще советского пошива, с потертым дипломатом и часами фабрики «Заря». И плевал на всех, кому не нравился его внешний вид. Он всегда выглядел доброжелательным, милым простофилей, этаким дурачком из народных сказок. Он внушал доверие всем и был необыкновенно улыбчив. Каждый встречный прохожий на центральных улицах нашего города, кто видел его квадратный, мужественный подбородок, наивные глазки и симпатичную розовую плешь, ассоциировал его с образом бывшего советского служащего, учителя или преподавателя. И если бы кого-то из людей, остановленных на улице, спросили, на какой машине может он ездить, то все без сомнения указали бы, что мечтой и высшим достижением такого человека могут стать только «жигули-копейка» где-то 85–86 года выпуска.

Он абсолютно не заботился о своем внешнем виде потому, что коллекционировал другие, совершенно непостижимые вещи. Он собирал деньги, а заодно — бары и рестораны в центре города. И еще магазины. Никто не знал, что этот маленький, плешивый человечек среднего возраста контролирует центральную часть города так, что с визитами вежливости к нему приезжают не только все остальные авторитеты, рангом поменьше, но и президент со своими министрами. Его состояние, разбросанное в нескольких тайных местах, являлось одним из самых крупных состояний страны — разумеется, за ее пределами. Он скупал кафе и рестораны просто так — потому, что дома готовить было некому, и сидеть одному в пустой, темной квартире было совершенно невозможно, особенно по вечерам.

Однажды он присмотрел небольшое кафе, расположенное на пересечении двух центральных улиц. Взяв своего «друга» (в бизнесе не существует друзей, но об этом я узнала только потом), так же, как он, умевшего удачно косить под бродягу, он отправился в этот бар в своем самом потертом костюме. Сев за столик, приятели — «бродяги» сделали дорогой шикарный заказ. На столе появилось всё: начиная от французского шампанского, заканчивая устрицами и лангустами.

Через два часа, после того, как все было выпито и съедено, официантка, молоденькая 17-летняя девочка подошла к ним и спросила, собираются ли они расплачиваться. Мой кошмар весело осклабился в своей самой очаровательной улыбке и сказал, что расплачиваться они не могут потому, что денег у них нет. Девочка вежливо улыбнулась шутке, похлопала накрашенными ресницами и положила на стол бланк счета. Сдвинув счет двумя пальчиками (единственным, что показывало его истинную значимость, были презрительные, надменные, чересчур высокомерные для рядового гражданина жесты), он прекратил улыбаться и на полном серьезе сказал девочке, что расплачиваться никто не собирается потому, что денег у него действительно нет. И дабы никто в этом не усомнился, в доказательство вывернул все свои потертые карманы. С девочкой случился припадок. Изменившись в лице заикаясь и дергаясь, бедная официантка затрусила к старшему менеджеру — администратору. Пришел администратор, симпатичный мужчина лет 30-ти.

— Что здесь происходит?

Мой кошмар вольготно развалился в кресле:

— А ничего. Мы расплатиться не можем, потому, что денег у нас нету.

Администратор стал заикаться:

— Да вы… да ты… чего… охрану… милицию… а ну показывайте чем будете расплачиваться…..

— Ничего нет. Из области мы Кацапетовские. Приехали вот в ваш город и не рассчитали. Часы, правда есть. Хорошие. Мне их в колхозе на юбилей подарили.

Официантка позвала охрану. Пришли два охранника, бывшие менты. Дубинки наголо, зубы в бойцовом оскале. Мой кошмар даже не дрогнул.

— А взять у меня нечего. Хоть измолотите, все равно взять нечего. В гостинице остановился, возле вокзала. В гостинице осталось десять гривень.

Официантка предложила вызвать настоящую милицию, но на нее злобно фыркнули: милицию никто не хотел. Друг покатывался от хохота. Устав смеяться и придуриваться, мой кошмар сказал: