Андреа Семпл - Проверка на любовь

— У тебя ужасный голос! — с ходу объявила она. — Где ты находишься?

— У Фионы, — еле слышно проквакала я.

— Я звонила Люку, но там никто не отвечает. — Почему-то эта фраза прозвучала у нее вопросительно.

— Понимаешь… м-м… я решила заночевать у Фионы. У нее был день рождения. — Я говорю это так неубедительно, что у меня возникает желание рассказать правду. — А как папа? — спрашиваю я, чтобы выиграть хоть немного времени.

— Прекрасно! — И в этом слышится какой-то косвенный намек. — Мы как раз решили сегодня подольше поваляться в постели. — Она хохочет.

Понимаете, дело в том, что первые восемнадцать лет моей жизни родители ограждали меня от самый мысли о существовании секса, а вот теперь из кожи вон лезут, чтобы доказать, что и пятидесятилетний возраст секс-игрищам не помеха. Я не знаю, может быть, медицинские познания моей матушки или не наступивший кризис у отца, но что-то повлияло на их несколько запоздалое, но бурное проявление страсти. По правде говоря, от постоянных упоминаний об их совокуплениях меня уже тошнит.

Я спрашиваю маму о работе, потому что знаю: если она заведется на эту тему, то будет говорить, без остановки, минут двадцать, сообщая мне все больничные новости. И я не ошибаюсь. Она начинает бесконечный монолог о проблемных пациентах, ненасытных терапевтах, о внутрибольничных передрягах и заканчивает очередной главой из нескончаемой саги о Рэчел, секретаря в приемной (она же известна, как «самая ленивая из всех живущих на земле женщин»).

Пока мама вещает, я стараюсь дышать тихо и ровно, чтобы собраться с силами. Когда наступает пауза, означающая, что мама высказалась, я произношу быстро и на едином выдохе:

— Мы с Люком разошлись.

В трубке повисает тишина.

Когда мои родители в прошлом году познакомились с Люком, он очаровал их до мозга костей. Правда, они и не ведали о том, что я перед этим долго инструктировала своего любимого: «Симулируй интерес к классической музыке и альтернативной медицине, а потом сам умрешь со смеху, какой это произведет эффект». Мы перекусили в «Пицца-Экспресс», затем прогулялись по набережной. Именно тогда мама отвела меня в сторону и, не скрывая своего восторга, затараторила: «Марта, дорогая моя! Этот Люк — просто чудо!.. Мне кажется, вы подходите друг другу».

— Что? Что ты хочешь этим сказать? — наконец, спохватилась мама, и в ее голосе прорезались сердитые нотки.

— Все кончено, мы разошлись, вот в чем дело… — Я продолжаю разглагольствовать в том же духе, распространяясь насчет «обоюдного решения», применяя классические уловки Марты Сеймор, например, сообщая ей всяческую ерунду о том, что отношения между людьми проходят свои обязательные этапы, при этом они, безусловно, могут зайти в тупик… К моему удивлению, мама молча проглатывает эту чушь.

— Ах, как жаль…

— Ма, я серьезно говорю, так будет лучше для нас обоих. — После этого я прошу прощения, что не могу больше говорить, потому что Фиона зовет меня завтракать, и прощаюсь. К счастью, отец, как выяснилось, ушел в гимнастический зал, так что неприятные новости ему сообщит мама.

День начался отвратительно и продолжается не лучше.

Фиона одевается, и мы едем к Люку за моими пожитками. Окно спальни залатано тоненькой доской из прессованных опилок, отчего все жилище выглядит довольно сиротливо.

Я открываю дверь своими ключами и, входя в квартиру, мысленно представляю себе то, что мы с Фионой можем сейчас увидеть:

1. Люк свернулся на кровати в позе зародыша и без конца повторяет мое имя, не в силах остановиться.

2. Люк покончил жизнь самоубийством и теперь лежит мертвый на полу в ванной после принятия пяти упаковок снотворного, оставив после себя записку душещипательного содержания.

И — самый худший вариант:

3. Люк продолжает развлекаться со своей таинственной мисс Икс, причем они так разошлись в своих кувырканиях, что даже не замечают нашего присутствия.

Но вскоре выясняется, что Люка в квартире нет. Совершенно ясно, что он не настолько расстроен, чтобы пропустить воскресную попойку в Голубом баре.

Я частично успокоена, но и расстроена тоже. Мы с Фионой заходим в спальню, и я начинаю собирать свои вещи. Неожиданно комната начинает на меня действовать каким-то непостижимым образом. Люк присутствует здесь повсюду, в каждой вещи, в каждой мелочи. Я начинаю произносить про себя мантру «Урод», чтобы сдержать собственные эмоции. Проклятый Урод. Скотина и Урод. Чтоб ты сдох, Урод. И так далее.

Понимая, что долго мне здесь оставаться нельзя, я побыстрее сгребаю свою одежду и обувь в мешки для мусора, и прихватываю под мышку свой ноутбук. Все то, что было приобретено нами вместе (к изумлению Фионы): книги, кинопостеры в стиле «кич», компакт-диски, дорогую пепельницу из художественного салона — все это я оставляю, потому что это для меня уже не просто предметы, а памятные вещицы, связанные с тем, чего я помнить не желаю.

Затем я прохожу на кухню, чтобы написать Люку прощальное послание. Все здесь, как мне кажется, заряжено отрицательной энергией. Чайник, подставка для ножей, серебристая микроволновка и даже тостер: все эти предметы излучают ненависть, словно являются хитроумным тайным оружием в невидимой войне.

Записка, которую я оставляю, получается короткой и по существу:

Милый Люк!

Так решил ты сам.

Марта.

Я дважды подчеркиваю слова «ты сам», чтобы они имели двойную выразительность и силу. Мы успели все сделать за двадцать минут, теперь едем обратно. Минуя Грейт-Портленд-стрит, я впервые осознаю тот факт, что могу больше вообще никогда не увидеть Люка.

Я пытаюсь завязать беседу с подругой, которая сегодня не слишком словоохотлива, поскольку для нее любая поездка на машине каждый раз напоминает сдачу экзаменов на получение водительских прав, поэтому у меня ничего не получается. Но перестать думать я не могу. Я для этого слишком слаба. Вернее, то, о чем я думаю, обладает такой мощью и силой, что мои мыслительные процессы на некоторое время становятся неуправляемыми. Думаю, не надо говорить о том, что все мои мысли связаны с Люком. Я пока еще не скучаю без него, но уже предчувствую, что очень скоро начну скучать, а это по большому счету одно и то же.

Я буду скучать по его смешной рожице, которую он корчит всякий раз, когда я щекочу его, а он начинает сдержанно хихикать.

Я буду скучать по его болезненному выражению лица и сморщенной физиономии, которую мне столько раз приходилось наблюдать, когда я выдавливала ему угрей.

Мне будет очень не хватать нашей шутливой перепалки с подкалываниями во время еженедельного похода по магазинам. Как, например, в прошлую среду.

В магазине «Бутс»: