Альмудена Грандес - Любовь в ритме танго

Мы с Рейной копировали все жесты Магды, желая понять ее суть. Моя сестра в этом деле преуспела настолько, что Магде пришлось скрыться из этого мира, чтобы забыть отражение человека, которого можно было определить лишь как бой-бабу. Я никогда не принимала это определение, но соглашалась в течение определенного времени с тем, что некоторыми подобными чертами Магда все-таки обладает. Особенно это было очевидно, когда Рейна весьма похоже повторяла ее движения и манеру одеваться.

Я использовала свое свободное время для того, чтобы сопровождать тетю в часовню менять цветы у алтаря. Это была единственная работа в монастыре, которая ей нравилась. Мне доставляло удовольствие оставаться с Магдой наедине, соблюдая дистанцию и видя, как торжественно она идет по центральному проходу, чтобы совершить ежедневный ритуал. Она несла кувшины с водой, ножницы и мешки для мусора, чтобы убрать вчерашние цветы. Я наблюдала за тем, как Магда это делает, а она, в свою очередь, мне что-нибудь рассказывала. Однако однажды утром наше молчание затянулось, я почувствовала неловкость. Казалось, Магда витает в каких-то небесных сферах, поэтому я решила сама начать разговор, спросив первое, что пришло на ум.

— Послушай, Магда… — я никогда не употребляла слово «тетя», это было моей привилегией, — почему тебя называют здесь не так, как дома? Ты бы могла называться «матушка Магдалена»? Разве нет?

— Да, но я подумала, что будет забавнее, если сменить имя. Новая жизнь, новая одежда. Я сама выбрала себе имя, Малена. Мне не нравится, что меня зовут Магдаленой.

— А мне нравится мое имя.

— Конечно, — она оторвала взгляд от хризантем, которые укладывала в определенном порядке, и посмотрела на меня улыбаясь, — потому что у тебя красивое имя, имя для танго. Я тебя назвала так, а Магды и одной будет достаточно.

— Да, но имя Агеда намного хуже, чем Магда.

— Ну что ты! Войди в ризницу и посмотри на то изображение на стене.

Я не осмеливалась поднять щеколду, как будто хотела оградить себя от ужасного зрелища, которое предстало перед моими глазами: кровь потоком лилась по телу молодой женщины, чья доверчивая улыбка скрывала скорби о своих ранах. Пальцы несчастной сжимали тунику, на верхней части которой до пояса расплылось темно-красное пятно, поразительно контрастировавшее с белизной двух бледных и непонятных шишек, лежащих на подносе, который она крепко держала рукой.

— Как ужасно! — Магда отреагировала на это мое восклицание взрывом хохота. — Кто эта несчастная?

— Святая Агеда, или святая Агата, как ее еще называют. Я хотела носить имя Агата, но меня так не назвали, потому что это не испанское имя.

— А кто с ней так поступил?

— Никто. Она сама.

— Но почему?

— Из любви к Богу, — ответила Магда.

Она закончила убирать цветочные урны и подозвала меня к себе, чтобы я ей помогла.

— Слушай, Агеда была очень кроткой девушкой, она очень беспокоилась о своей душе, но у нее была хорошая фигура, красивая большая грудь, которая ей очень мешала, ведь, выходя из дома, она замечала, что мужчины останавливаются и смотрят на нее, говорят любезности и всякие глупости. В один прекрасный день она задумалась, что больше всего привлекает в ней мужчин, и поняла — грудь! Это достоинство, видимо, мешало ее добродетели.

— И что было дальше?

— И так понятно… Она взяла нож, встала так…

Магда встала перед алтарем таким образом, что ее грудь осталась лежать на его поверхности, потом провела правой рукой по воздуху, имитируя направление удара ножом, — и бац — отрезала себе обе груди.

— Ой, как отвратительно! И она, конечно, умерла.

— Нет, она положила груди на поднос и, очень довольная, вышла на улицу, чтобы пойти в церковь и показать Богу, как сильна ее любовь и добродетель, именно эту сцену ты и видишь.

— И то, что у нее лежит на подносе, это ее груди? — я покачала головой, — но у них нет вершинок!

— М-да… Эту картину писал монах-бенедиктинец, и я не знаю, может быть, ему было трудно нарисовать соски. Тут он, конечно, ошибся, хотя, без сомнения, он не поскупился на кровь. Сурбаран изобразил Агеду без единой капли крови, а он тоже был монахом… Ну ладно, нам пора. Как тебе эта история?

— Не знаю.

— А мне она понравилась, и поэтому теперь я зовусь Агеда.

Я молча шла за ней к выходу, я хотела ей кое-что сказать, но не решалась. Потом я вдруг схватила ее за руку, да так, что она с удивлением посмотрела на меня.

— Что с тобой?

— Магда, пожалуйста… не отрезай себе груди.

— Малена, ты испугалась? Верно? — она обняла меня, потрепала по щеке и поцеловала в лоб, как будто я была ребенком. — Я была не права, что рассказала тебе эту историю, ты еще маленькая, чтобы понять ее, но… Но с кем мне говорить здесь, как не с тобой?

Матушка Агеда всегда была такой. Она колебалась между светом и тенью, словно светлячок, неспособный сориентироваться. Она не умела балансировать между приступами веселья и меланхолии. Она была похожа на эквилибриста, хотя приступы меланхолии посещали ее все чаще и становились все продолжительнее. Шло время, и я чувствовала, что Магда двигается только потому, что это необходимо. Ее улыбка стала похожа на гипсовую маску и уже не обладала той живой радостью, как раньше.

Я ее любила, хотя понимала не все, что она говорила. Со временем дистанция между нами практически исчезла, хотя мне не всегда было легко с ней общаться. Магда пыталась понять меня, она как будто хотела сказать, что знает о моих слабостях и желаниях. Мне понадобилось много времени, чтобы под маской цинизма разглядеть ранимость тети, — качество, которое нас невероятно сближало. Я наблюдала за ней и размышляла, как так вышло, что она стала монахиней. В итоге я решила, что это случилось против ее воли, в результате шантажа, какой-то странной игры, где автор наблюдает за тем, насколько хорошо ей удастся скрыть свою сущность.

А еще я помню, как все началось. Мама взяла нас с собой за покупками, выбрала нам два одинаковых платья с отложным воротником, расшитых голубыми цветами, — такие платья покупают совсем еще маленьким девочкам. Потом мы примерили два английских пальто, темно-голубого цвета с большими пуговицами и бархатным воротником, тоже более подходящие маленьким детям. На следующий день, в субботу утром, мы надели обновки, мама собрала нас — она выглядела очень довольной — и сказала, что мы идем на свадьбу к тете Магде. Когда Рейна спросила, кто жених, мама ответила, что мы познакомимся с ним в церкви, еще она сказала, чтобы мы вели себя хорошо, потому что там будут влиятельные люди. Ни мой дедушка, ни дядя Томас, ни дядя Мигель, ни мой отец, который отвез нас на машине, не присутствовали на церемонии. Помню, Магда очень тихо подошла к алтарю, одетая в белое, но почему-то в полном одиночестве.