Елена Ярилина - Любви хрустальный колокольчик

— Киска! О чем ты говоришь? Мой внешний вид — это совсем не твоя забота. Но вот что нам с тобой нужно, так это встретиться. Ты меня понимаешь? Совершенно необходимо, — донеслось из трубки.

Голос у Павла был бархатный, и в прежнее время я была бы уже в истоме и сердце мое билось бы быстро и горячо, но за последний год я сильно изменилась, к чему и он немало сил приложил. Но вот его вульгарное обращение «киска» меня очень возмутило, раньше за ним такого не водилось.

— Извини, Павел! Я сильно ошиблась насчет твоих усов, они вполне тебе подойдут, поскольку ты, как я вижу, и вправду стал заправским бандитом. Позволь поинтересоваться, изысканный стиль речи ты, случайно, не у своей красотки перенял? Не она ли тут меня разыскивала под видом моей подруги? Ну так передай ей, что такой подруги у меня просто быть не может.

Я повесила трубку с некоторым чувством морального удовлетворения, которое, впрочем, просуществовало совсем недолго и тут же испарилось при взгляде на Виктора. Казалось, он аж дымится от гнева, даже заговорил не сразу, а почти целую минуту испепелял меня огнем своих черных глаз.

— Нет, я, конечно, очень быстро понял, что ума у тебя отнюдь не палата, но чтобы быть до такой степени дурой?! Ты что, не понимаешь, что играешь с огнем? Зачем ты ему сказала про эту бабу? У него и раньше не было особенных причин желать тебе долгих лет жизни, а теперь и подавно.

Вот тут-то я и разошлась! Дала себе волю выплеснуть все, что имела.

— Не смей орать на меня! Ты мне никто и не имеешь никакого права так со мной разговаривать! Эта баба говорила с моей соседкой, дураку понятно, что соседка непременно мне все расскажет. А если ты уж до такой степени заботишься о моей жизни, то с какой такой стати советовал мне непременно встретиться с Павлом? Что? Да я уже и без того подозревала, что ты или из милиции, или работаешь на нее, но после твоего совета поняла это окончательно. Конечно, я понимаю, я для вас очень удобный объект, вы ведь на меня, как на живца, собираетесь поймать Павла, и при этом главное для вас — это поимка преступника, а что будет со мной, вам совершенно наплевать! То-то ты вчера снял цепочку с двери.

Говорила я довольно эмоционально, но в душе у меня царили пустота и холод. Про живца я ведь сказала так, наобум, в запале, еще минуту назад я ни о чем подобном и не думала, слова сказались сами, по какому-то наитию. Но лишь прозвучали они, мне тут же стало понятно, что этой в самом деле так, да и у Виктора в этот момент что-то такое мелькнуло в глазах. Потому и овладели мною холод и печаль. Виктор, видно, понял, что творится у меня внутри, и возразить сразу не посмел, глаза опустил, правда, тут же поднял их, собрался сказать что-то, но не успел. Зазвонил телефон, и я сняла трубку, конечно, это был Павел.

— Женя, не дури. Раз я сказал, что необходима встреча, значит, так оно и есть, отказываясь от нее, ты только себе же делаешь хуже. — На этот раз он говорил без всякой бравады.

Я перебила его:

— А что, есть куда хуже?

— Есть! То-то и оно, что есть! Поверь мне, я не желаю тебе зла, вспомни, нас ведь многое связывало и связывает в жизни. Любовники или любовницы — это все временно и ненадежно, самое главное — ненадежно… Женя, ты в опасности, сейчас не время и не место объяснять, как и почему, но ты должна уяснить, что кроме как на меня тебе больше не на кого рассчитывать. Я не хотел тебя пугать, поэтому не сказал этого сразу, при нашей прошлой встрече, но ты стала совсем неуправляема. Женя, пойми, что я и в самом деле единственный человек, кого тебе не надо бояться, единственный, у которого есть резон защитить тебя. Давай встретимся прямо сейчас, время не терпит.

— Я не могу сейчас. Давай встретимся вечером в шесть часов у нашего универсама.

Я повесила трубку, медленно повернулась и посмотрела Виктору в глаза. Губы его скривились, словно у него что болело внутри, но взгляд мой он выдержал.

— Ну что, теперь ты доволен? Все как ты и хотел. В шесть часов вечера мы встречаемся с ним возле того самого магазина, где вчера с тобой делали покупки. Можешь рапортовать начальству, или кто там у тебя.

Я хотела пойти к себе, но он остановил меня, видно, ему казалось, что еще не все сказано, что как-то можно все объяснить и понять по-другому.

— Подожди, не уходи. Я должен объяснить тебе. Ты не права насчет живца. Твой бывший муж, судя по всему, из тех людей, которые идут напролом, ни перед чем не останавливаясь. Рано или поздно он бы тебя все равно подкараулил где-нибудь, и кто бы тебя тогда защитил? А сейчас это будет заранее спланированная встреча, которую мы можем контролировать. Я кое-что слышал из того, что он тебе сейчас говорил, и вот что я тебе в свою очередь скажу — не верь ему!

— Ну-ну! — только и сказала я ему на это и, обойдя его, как досадное препятствие, направилась к себе.

— Ты куда?

— Странный вопрос. Переодеваться, куда же еще? Ты же сам слышал, что я договорилась о встрече в редакции, меня ждут, и меня очень интересует эта встреча, так что ехать я должна непременно. И не надо, пожалуйста, возражать. Я так устала от всей этой суеты и бестолковщины. Поездка совершенно безопасна, зачем, скажи на милость, Павлу нападать на меня по дороге, когда я и так с ним вечером встречаюсь?

— Ты слишком упрощенно об этом судишь и поэтому ошибаешься. Откуда тебе знать, что для него удобнее? Сейчас тебе одной нигде небезопасно, даже здесь. Он мог договориться с тобой о встрече для отвода глаз, чтобы заморочить тебе голову, а сам тут же начнет действовать. Я не только категорически против твоей поездки и вообще каких-либо выходов из дому, но буду всячески препятствовать тебе выйти отсюда до назначенных шести часов всеми способами, включая физическую силу. Будет лучше, если ты сейчас позвонишь в издательство и отменишь встречу.

Я посмотрела на него, поняла, что то, что он сказал мне, отнюдь не пустые слова, и если я буду возражать ему или сопротивляться, то он не замедлит связать меня по ногам и рукам и привязать к стулу. Редактор была крайне недовольна моим взбалмошным поведением. Она попросила позвонить ей через два дня, я, конечно, согласилась, а про себя подумала: если буду жива. С таким вот настроением я и побрела к себе в комнату. Не страх возможной смерти или, еще хуже, увечья холодил мое сердце и угнетал меня, но ощущение полной пустоты, зыбкости и невозможности кому-то верить и на кого-то опереться. Виктор убеждает меня не верить Павлу — смешно! Но и самому Виктору верить причин у меня, по сути, не было. Я не могу опереться даже на то, что он близкий друг человека, который меня так любил, ведь именно этого он мне и не желает простить. Верить в то, что меня будет защищать милиция, как говорится, не щадя живота своего, лет тридцать назад еще было возможно, по крайней мере для таких наивных, как я, но сейчас даже мне это казалось фантастикой. Есть такое емкое слово — фатализм, именно это и владело мною сейчас: будь что будет!