Фред Стюарт - Блеск и будни

Нана Саиб ударил по шару. Это был стройный, элегантный человек с вкрадчивыми повадками. На его смуглом лице выделялись узенькие черные усики, подчеркивая небольшой чувственный рот. В дорогой национальной одежде, он вдобавок щеголял изысканными украшениями: три нитки огромных жемчужин мерцали на его шее, а на среднем пальце правой руки сверкало кольцо с огромным бриллиантом.

— Мой человек сообщил, что он поехал с неким капитаном Брентом в особняк сэра Карлтона Макнера, где и намерен оставаться, чтобы принять участие в обеде в честь генерал-губернатора, лорда Каннинга, который устраивает Макнер.

Нана Саиб прицелился в другой шар.

— Каннинг — льстец и подхалим. Все эти проклятые англичане — снобы, кичащиеся своими титулами. Еще год назад Адам Торн был ничтожеством, а теперь благодаря мне стал лордом Понтефрактом, одним из богатейших людей Англии, и, конечно, лорд Каннинг виляет перед ним хвостом.

— Простите, Ваше Высочество, — заметил Азимулла, — но мой человек сказал, что никто не знает о том, что он лорд Понтефракт. Англичанин известен только под именем Адама Торна.

Нана Саиб пожал плечами.

— Каннинг все равно льстец и подхалим. Готов прибить каждого проклятого белокожего бурао. И, может быть, мне удастся это сделать, — он подмигнул Азимулле. — Итак, друг мой, как обстоят наши дела с возвращением бриллианта?

Хотя Азимулла бегло говорил по-английски и отчасти пленил лондонское общество своей привлекательной внешностью и хорошим произношением, когда Нана Саиб направил его в прошлом году в Англию, с хозяином он разговаривал на хинди, так как сам махараджа английский язык знал плохо. Для обозначения англичан Нана Саиб использовал слово «бурао» — одно из самых оскорбительных слов на хинди. «Бур» означало «дырка».

— Очень хорошо, Ваше Высочество, — заявил Азимулла. — Мы доставим англичанина во дворец махараджи в Ранигани и отберем у него бриллиант. А потом убьем его.

Нана Саиб выпрямился.

— Хорошо, — согласился он. — Только не убивайте его быстрой смертью, как был убит его дед. Уготовьте ему медленную смерть.

Азимулла поклонился.

— Как пожелаете, Ваше Высочество.

Нана Саиб нахмурился. Держа кий обеими руками, он начал медленно гнуть его, пока тот не треснул и не сломался. Потом он швырнул обломки через всю комнату в стену, испугав слугу, который овевал его опахалом. (К большому пальцу слуги была привязана бечевка, проходившая через дыру в стене и другим концом прикрепленная к большому опахалу из дерева и ткани, свисавшему с потолка в бильярдной.)

— Англичане, — желчно продолжал Нана Саиб, — лишили трона моего отца. Они лишили его власти, а взамен дали нищенскую пенсию. А после его смерти мне не оставили даже его пенсию. Генерал-губернатор заявил мне, что я ничего не могу требовать от правительства Ее Величества. Ее Величество — бур! — взвизгнул он. — Я перебью англичан! Всех перебью! И начну с Адама Торна! Большой бриллиант станет моим!

— Ну, ягодка, помню, ты говорила мне о своем отце как об активном участнике движения за ликвидацию рабства в английских колониях, — говорил Джек Лизе по дороге из Ричмонда, штат Виргиния. Здесь они высадились из поезда и теперь ехали к себе на плантацию. Шел ноябрь 1856 года (месяц назад Адам отплыл в Индию). — Думаю, что мне лучше сразу предупредить тебя: аболиционист здесь воспринимается как грязное слово, так что на твоем месте я не стал бы распространяться на эту тему. Теперь, когда мы приехали домой, в страну рабства, тебе следует кое-что усвоить о черномазых, чтобы не осложнять себе жизнь и легче воспринять наш «своеобразный порядок», как называют это северяне. Например, первое, что ты должна узнать о неграх — это то, что они неумелые и ленивые.

— Джек! — предупреждающе воскликнула Лиза, показав взглядом на кучера в светло-зеленой ливрее, который сидел всего в четырех футах от них. Хотя погода выдалась довольно прохладной, экипаж был открытый. Лиза, которая раньше никогда не видела негров, проявила инстинктивную щепетильность к чувствам кучера.

— Не беспокойся за Мозеса, — успокоил ее Джек. — Он знает, что я говорю правду. Верно, Мозес?

— Да, масса, — ответил кучер, не поворачивая головы.

— Вот видишь, ягодка. Очень легко представить рабство как нечто порочное. Господу известно, что северяне заочно рассуждают о том, какая это ужасная вещь, и эта женщина, как там ее фамилия, миссис Стоу, написала дурацкую книжку, в которой показала всех нас, рабовладельцев, оравой чудовищ. А все это совершенно неверно. На деле рабство по-своему даже гуманное учреждение. Разве не правда, Мозес?

— Да, масса.

— Вот видишь, надо помнить, что у африканцев не было тех преимуществ, которыми пользовались мы, белые. Практически они только что слезли с деревьев. Рабство дает им приличный дом, работу и нормальное трехразовое питание в день. Можно многое сказать в пользу рабства. Разве я не прав, Мозес?

Молчание. Джек наклонился к кучеру:

— Я спрашиваю, разве я не прав?

— Да, масса.

Джек улыбнулся и откинулся назад, потом взял руку Лизы и пожал.

— Увидишь сама, как гладко все идет, — продолжал он. — Мы очень хорошо ладим, живем большой, счастливой семьей.

На Лизе была великолепная соболья шубка, которую он купил ей в Нью-Йорке, где они провели десять дней, делая покупки, после переезда через Атлантику. Лиза практически и не думала о рабстве, с легким сердцем расходуя огромные доходы своего мужа, получаемые именно от рабства. Но теперь, когда увидела рабство воочию, она начала более конкретно задумываться об этом.

— Джек, — сказала она, понизив голос, — не кажется ли тебе… даже если не касаться других вещей… это ужасно, когда христианин владеет живым существом? Другим человеком?

— Ах, милая, но они же не человеческие существа. Во всяком случае, не похожие на тебя или меня. Они скорее похожи на домашних животных или детей. И, конечно, домашних животных надо изредка стегать, чтобы держать их в рабочей форме.

Она выпрямилась на сиденье, уставившись на него.

— Конечно, ты не позволяешь стегать их? — вопросительно заметила она. — Ты сказал мне в Париже, что с рабами обращаешься мягко — именно так ты выразился: «не жестоко».

— Я мягок с ними. Верно я говорю, Мозес?

— Да, масса.

— Ну, конечно, изредка мистеру Дункану, моему надсмотрщику, приходится заботиться о некоторой дисциплине, но это касается только работающих в поле. Мы совершенно не сечем домашних слуг. Это было бы неправильно. К тому же, домашние слуги практически являются членами семьи. Возьмем, к примеру, Чарльза, дворецкого. Послушай, Лиза, ты вряд ли найдешь более представительного дворецкого во дворце герцога в Англии, а он такой же черный, как пики в карточной колоде. А Лида, его жена? Она кухарка. В детстве она практически заменила мне мать. Она мне и сейчас почти как мать. И подожди, ты еще попробуешь ее тушеного опоссума! Ну, это, конечно, не совсем то, что выделывает месье Дуглер в кафе «Англэ», но, уверяю, тебе понравится. И тебе понравится Дулси, внучка Чарльза и матушки Лиды. Она будет твоей горничной. Вот увидишь, ягодка. Мы хорошо относимся к своим черным и любим их. И они отвечают нам взаимностью. Думаю, что если бы твой папа приехал в Виргинию и своими глазами посмотрел, как действует эта система, он, возможно, изменил бы свое отношение к рабству. Конечно, есть и недостатки, а в какой системе их нет? Но она функционирует. Наша экономика процветает, и цена рабов с каждым годом поднимается. Так что пусть твоя головушка не беспокоится о наказаниях. Когда ты поживешь с недельку на плантации «Эльвира», то сама увидишь, что у нас здесь чуть ли не райская жизнь.