Сандра Браун - Падение Адама

Крайнее удивление отразилось на лице Адама, когда он увидел Лайлу, сидящую на краю больничной койки и прижимающую к груди ребенка. Но это было всего лишь мгновение. Тут же выражение лица его сделалось холодным и враждебным.

— Я ожидал увидеть здесь Элизабет.

— Зато как тебе повезло, правда? Вместо нее ты встретил меня.

— Что ты здесь делаешь?

— Я могу задать тебе тот же вопрос.

— Я спросил первый.

В знак согласия она пожала плечами, всем своим видом как бы заявляя, что не стоит так старательно изображать сдержанность. Она надеялась, что он не заметит ее порывистого дыхания.

— Я здесь для того, чтобы не произошла какая-нибудь путаница, которая обязательно бывает при выписке младенцев из роддома. Ребенка уже отдали было счастливым родителям, когда в бухгалтерских счетах обнаружилась какая-то неувязка. Лиз и Тэд пошли разбираться, а меня попросили побыть с малюткой.

— Они, должно быть, не очень-то ее любят.

— Как можно говорить такие дикие вещи!

Он и не подумал извиняться. Вместо этого проковылял в комнату и положил букет на тумбочку.

— Как ее назвали?

— Милли.

— Хм, Милли. Приятное имя. А сколько она весит?

— Три восемьсот. А где твое кресло?

— Ух ты! Больше трех с половиной?! Мне больше не нужно это чертово кресло.

— А что ты делаешь с костылем?

— Я уже хожу.

— На одном костыле? Без подпорок? У твоего терапевта что, голова опилками набита?

— Ему показалось, я уже готов.

— А мне нет.

— Но ты ведь уже больше не мой врач. — Он говорил вкрадчивым голосом, но глаза поблескивали, как лезвие ножей. — Кто придумал назвать ее Милли?

— Кто? А-а, они разрешили Мэтту дать ей имя.

— Мэтту?

— Он очень расстроился, что не родился мальчик, ему хотелось братика. И чтобы успокоить его, они разрешили ему дать ей имя. Он остановился на Милли, потому что это имя сочетается с Мэттом и Миган. Все на «М», видишь? На мой взгляд, слишком уж тонко придумано, зато они не будут… Слушай, хоть я уже и не твой врач, но, что касается медицины, знаю, что хорошо, а что плохо. Не думаю, что тебе уже можно передвигаться на костылях, не говоря уж об одном.

— Откуда ты знаешь, что мне уже можно? Ты меня не видела целых две недели и три дня.

«Семь часов и пятьдесят две минуты», — могла бы добавить Лайла, но не стала. Вместо этого она произнесла:

— У тебя было недостаточно времени, чтобы укрепить группу мышц, на которые идет основная нагрузка.

— Я работал день и ночь.

— Еще одна ошибка твоего врача. Я знала, что этот Бо Арно шарлатан, — вскипела она. — Если ты будешь раньше времени перегружать мышцы, то у тебя может быть растяжение связок или, хуже того, разрыв. Не следует заставлять свои мышцы выполнять те функции, к которым они еще не готовы.

— Такое впечатление, что ты инстинктивно чувствуешь, к чему я готов. — Он смотрел на нее в упор пронизывающим взглядом своих темных глаз. — Так ведь?

Милли взмахнула ручками, задев тетю по подбородку. Лайла мысленно поблагодарила ее. Она была признательна малютке за то, что та переключила внимание на себя, и благодаря этому Лайла смогла отвести глаза.

Заодно она попыталась сменить тему:

— Как ты перенес длительный полет?

— Прекрасно, — сказал он. — Экипаж был очень внимателен ко мне.

Она тряхнула головой. У него была такая дерзкая и самоуверенная улыбка, что ей захотелось заскрежетать зубами.

— Уж это точно.

— Целая куча женщин. Они всячески старались помочь мне вставать и садиться, облегчали судороги в ногах, стимулировали кровообращение.

— Как трогательно, — сквозь зубы процедила Лайла.

— Да, трогательно.

— Знаешь, ты мог бы и подождать. Элизабет и Тэд не обиделись бы. Не было ни какой необходимости нестись через океан только для того, чтобы увидеть Милли.

— Я ее крестный отец и не мог ждать.

— Даже если это приведет к осложнению и ты опять сядешь в инвалидное кресло?

— Я никогда снова не сяду в инвалидное кресло. Это ставит в зависимость от бессовестных и ненадежных людей.

— Ты меня имеешь в виду, надо понимать?

— Да, если хочешь.

— Иди ты к чету!

Милли, словно почувствовав этот словесный накал, расплакалась как бы в знак протеста. Лайла начала укачивать ее на руках. Но малютка продолжала плакать. Тогда она свирепо посмотрела на Адама.

— Вот, посмотри, что ты наделал.

Он подошел к краю кровати и сел, прислонив к ней костыль.

— У тебя есть какие-нибудь материнские инстинкты?

— Конечно, они есть у каждой женщины.

— Тогда сделай так, чтобы она не плакала.

— Что ты предлагаешь?

— Может быть, она мокрая.

— Тэд уже отнес пеленки в машину.

— Может, она хочет есть.

— Здесь ей тоже не повезло: у меня нет соответствующего оборудования.

— У тебя есть.

Их глаза встретились. На какое-то мгновение во взглядах, которыми они обменялись, неприязнь сменилась нежностью. Они вспомнили, как было, когда губы его жадно покусывали ее грудь.

Лайла заставила себя отвести глаза, боясь, что если она этого не сделает, то бросится в его объятия и попросит удержать ее и больше никогда уже не отпускать.

— Она успокаивается, — заметила она, хотя это было совершенно очевидно.

— Да.

Когда волнение Милли улеглось, Лайла внимательно вгляделась в его лицо.

— Ты выглядишь усталым.

— Ты тоже не лучшим образом.

— Спасибо, — криво усмехнулась она. — Я даже не обижаюсь, потому что знаю, что ты прав. Последние несколько дней — просто сумасшествие какое-то. Я была на побегушках у Лиззи, пыталась вернуть Тэда на землю, да еще подменяла миссис Альдер, их няню. Миган и Мэтт одичали, как папуасы, видно, чувствуют себя обделенными из-за появления новорожденной. Надо же как-то опять привлечь к себе внимание взрослых, вот они и хулиганят.

— Ты, похоже, неплохо разбираешься во всей этой психологии, да?

Тон его вопроса мгновенно привел Лайлу в крайнее раздражение.

— Иногда, — ответила она ровным голосом.

— Особенно в психологии своих пациентов. Ты быстренько вычисляешь, что им надо, и предоставляешь им это, будь то юмор или нагоняй или… что-нибудь еще.

— Если у тебя что-то на уме, Кэйвано, то почему бы тебе не сказать об этом прямо?

— Хорошо. Почему ты сбежала от меня?

— Я сделал все, что хотела.

— Что, соблазнить меня?

Ее глаза потемнели.

— Добиться, чтобы ты начал ходить.

— Я еще не ходил.

— До этого было уже рукой подать. В то утро ты сам сказал, что можешь все. Ты больше во мне не нуждался.

— Может, это все-таки должны были решать доктора? Или я? Или ты считаешь, что ты умнее всех?

— Я не собираюсь оставаться только для того, чтобы быть уволенной.

— Это за тысячу-то баксов в день?! — вскричал он с недоверием в голосе. — Нужна была веская причина, чтобы отказаться от них.