Галина Врублевская - Карьеристки

— Странная идея. Хорошо, приходи тоже.

Маргарита отключила телефон, чтобы без помех закончить украшение комнаты. Развесила оставшиеся грамоты, награды перемежались с фотографиями, где Маргарита стояла среди писателей, чье имя было на слуху. Но ей самой принести известность могло только присуждение главной литературной премии года.

На следующий день она привезла бумажную рукопись и электронный вариант в Союз и прошла прямиком в кабинет Рубальского. Он сидел за письменным столом в большом кабинете, ему великоватом, так что смотрелся председатель секции прозы каким-то одиноким на фоне книжных шкафов вдоль стен. Снова пожурил за рассеянность:

— Устал я, Марго, за каждым из вас смотреть, как в детском саду! Сказано было: последний день подачи материалов — пятнадцатого сентября, это же не значит, что до последнего тянуть надо. Вот и ты туда же.

— Я вчера впервые услышала от тебя, что уже дедлайн, конец приема рукописей. Мне и о начале никто не сообщил.

— Не надо мне морочить голову, Марго. Всем сообщили, а тебе нет. Вот у меня весь стол завален вашими работами!

Виктор Рубальский, в отличие от других писателей, пренебрегающих внешним видом, всегда был одет с иголочки, в костюме и при галстуке — не зря ему доверили руководить секцией прозы. Аккуратная русая бородка придавала ему облик классика. Хотя он, как и Маргарита, тоже не обладал широкой известностью, его хорошо знали в официальных литературных кругах. Недавно, когда отмечали добрый мужской юбилей — пятьдесят лет, его даже наградили правительственной наградой.

Маргарита Андреевна стояла, виновато опустив голову. Даже ее статная фигура, казалось, потеряла свою стать. В обтягивающей бедра юбчонке выше колена, цвета асфальта и светлой полупрозрачной блузе она казалась пионеркой, забывшей надеть галстук и сейчас получающей нагоняй от вожатого. Маргарита теребила золотой крестик на шее, будто искала в нем спасение от гнева коллеги по перу. Обидно слушать несправедливые упреки, тем более от человека, которому симпатизируешь. Он, отчитав проповедь, уткнулся в бумаги. Маргарита Андреевна взяла со стула свой плащ:

— Я пойду, Витя?

— Я тебя не задерживаю.

Выйдя из Дома писателей, Маргарита посмотрела на часы. Георг обещал приехать в четыре часа помочь с обустройством, но до назначенного часа была еще куча времени. Испорченное с утра настроение следовало чем-то перебить. Позвонить Кристине и посидеть вместе в кафе? Но сейчас не хотелось ни с кем общаться. Решение пришло неожиданно: она поедет на Литераторские мостки — мемориальное кладбище писателей. С тех пор как начала изучать биографию Куприна, она и стала наведываться к его захоронению.

Маргарита миновала старинную каменную арку и теперь брела по дорожке, усеянной влажными пятнами зеленоватого мха. Кладбище располагалось в низине, и в старые времена для прохода между могилами прокладывали деревянные мостки, что и дало название кладбищу. Позже здесь стали хоронить литераторов и других выдающихся деятелей культуры и науки, а вместо досок появились грунтовые дорожки. Но топь продолжала втягивать в себя и утрамбованный подошвами галечник, и песок, насыпанный поверх гальки, и даже покосившиеся надгробия.

Маргарита Андреевна подошла к памятнику Александра Куприна и положила букетик хризантем на гранитную плиту, похожую на внушительный том книги. Каждый раз на могиле этого писателя она тешила себя иллюзией, что, возможно, он является ее предком. Доказательства родства найти в архивах пока не удалось, но в семье о нем говорили. Бабушка Клава рассказывала, что ее любимый супруг, для Маргариты деда Саша, считал себя внебрачным сыном классика. Что ему приходилось даже забегать в купринскую усадьбу в Гатчине, где прислуживала его мать. Но только имя деда, любимое в семье писателе, могло считаться отдаленным признаком близости к его роду.

Родная дочь Куприна писала в своих мемуарах: «А Саш у нас было много. Папу звали Саша, няню Саша и… собаку. Как позовет мама: «Саша, Саша!» — так все трое и появляются. Но никто на это не обижался». Имя деда и еще фамилия, отдаленно сходная с купринской — Куприянов, могли привлечь внимание архивиста, но считать их достоверными подтверждениями было немыслимо. Да еще в семье Маргариты не сохранилось документов деда, они потерялись в эвакуации во время войны, а сам дед, Александр Куприянов, пропал без вести на фронте в Великую Отечественную. Достоверно известно одно: бабушка Клава родилась тоже в Гатчине, этом ближнем пригороде северной столицы, и там же познакомилась со своим Сашей Куприяновым. Но писателя Куприна она никогда не видела, потому что он уже жил к тому времени в Париже.

Маргарита Андреевна искала хоть какую-то зацепку, выводящую на деда, делала запросы в военные архивы, чтобы проверить семейную легенду, но поскольку даже дата рождения деда была известна лишь приблизительно, ответа не было. Подступалась Маргарита и с другой стороны, изучая биографию писателя, его романтические истории. Но подтверждались данные лишь о его женах и законных дочерях, все остальное было окутано паутиной домыслов и слухов. И все же было еще одно доказательство родства (или просто совпадение): внешность! И предполагаемая внучка писателя — мать Маргариты, и сама она — все имели слегка азиатские черты лица: заметные скулы, с характером разрезом выразительные глаза, смугловатую кожу. Все те признаки, что можно было увидеть на любом портрете знаменитого беллетриста. Притом и брат-близнец матери, Николай Куприянов, отец Анечки, тоже слегка походил на татарина. Все данные в целом казались более убедительным доказательством, чем отсутствие документального подтверждения мифа.

И хотя, роясь к архивах беллетриста, Маргарита Андреевна не нашла связующей нити со своими близкими, она уже ощущала с ним родственную связь. А собранный из-за личных побуждений материал подтолкнул ее к написанию беллетризованной биографии писателя. Роман получился интересным, в нем правда факта переплеталась с правдоподобием вымысла, что и выводило книгу на достойный литературный уровень. И потому уместно было выставить роман на конкурс.

Возложив цветы, Маргарита Андреевна отошла на шаг, постояла молча. И мысленно попросила душу уже слегка подзабытого сочинителя помочь ей получить престижную книжную премию. Живя в одиночестве, она уже привыкла разговаривать со своим нареченным предком. Вот и сейчас пожаловалась в пространство:

— Трудно мне, Александр Иванович. Живу одна, мужской опоры не имею, написанную книгу не издать. И отовсюду в мою сторону летят стрелы. Вот сегодня Витя, наш председатель секции, обругал ни за что. И мне это очень больно. Ведь я его… Нет, любовью это, конечно, не назвать, но очень ему симпатизирую. С курсами опять-таки неприятность, помещение отбирают..