Татьяна Веденская - Рыцарь нашего времени

— Алло! Ну, бери трубку! — пробормотал я в нетерпении. Опять где-то лазит и не слышит телефона. Опять двадцать пять. Только к десятому гудку я услышал ее голос. Почему-то он был тихим и каким-то далеким. Проблемы на линии?

— Гриша? Да, чего тебе!

— И тебе здравствуй. Как дела? Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — ответила она после некоторой паузы.

— Да? Точно? А то звучишь ты совсем иначе. Отеков нет? — с некоторых пор у нее иногда появлялись отеки во второй половине дня. Доктора сказали, что все это пройдет после родов. Впрочем, может, ей поделать массаж?

— Тебе звонила Оксана, — сказала она.

— А, ну понятно. И чего она хотела? — я разозлился. Сколько раз я просил Оксанку никогда не звонить мне на домашний, но она никак не хотела брать в толк, что у меня дома живет женщина. Ревнивая женщина, которая никак не хочет верить, что у меня с Оксаной ничего нет. Старая дружба и все. Правда, это не совсем так. Все почти так. Ну, ладно, не все сразу.

— Она хотела, чтобы ты к ней приехал.

— Когда? Зачем?

— Слушай, я тебе что — секретарь? — возмутилась Ирина. — Сам ей звони и спрашивай. А меня нечего дергать!

— Не злись. Я думаю, может, приехать вечером домой пораньше. Хочешь, сходим в кино?

— Ничего я не хочу! — фыркнула Ирина и вдруг разрыдалась. Что тут сказать — плохо, конечно, но это меня никак не зацепило. Когда женщина, с которой ты живешь, рыдает по четыре раза на дню, к этому привыкаешь. Я, конечно, поспрашивал ее о причинах ее расстройства. Они были туманными. Я выслушал ее и, чисто чтобы переменить тему, решил спросить начет родов — как она их видит.

— Дело в том, ты понимаешь, что есть много разных вариантов. Я не очень в этом разбираюсь, но на твоем сроке уже пора подбирать контракт. У нас в районе несколько роддомов, многие из них практикуют платные роды. Если захочешь, я даже смогу на них присутствовать, — добавил я, искренне надеясь, что Ирина тут же возмутится и скажет, что это ей не нужно и вовсе даже не желательно. Идея совместных родов пугала меня до чертиков. Я бы предпочел традиционный расклад — она рожает, я с цветами стою около роддома и кричу ей в окна. Так делали мои родители и родители моих родителей. Не вижу смысла ничего менять. Но Ирина не была бы Ириной — сумасшедшая, ненормальная девица, — если бы ответила так. Я должен был знать. Я понимал, с кем связываюсь. Но такой уж это был день — все норовили преподнести мне сюрпризы.

— Я не буду рожать в роддоме, — спокойно и твердо сказала она. Поначалу я даже не понял.

— Ты имеешь в виду, в бесплатном роддоме? Я об этом и не говорю. Только платный.

— Я не буду рожать ни в каком долбаном роддоме, — вдруг с неожиданной страстью крикнула она. — Ты понял? Ни за что!

— Что ты имеешь в виду? Нет, я не понял. Вообще ни разу не понял! А где ты будешь рожать? В поле, в траве? Зимой тебе придется поискать это поле! Твоя любовь к экологии и природе зашла слишком далеко. Если хочешь, я договорюсь, и в роддоме все будет вегетарианское, а родильную палату оформят льняными полотенцами с русской вышивкой.

— Я буду рожать дома, — сказала она голосом, который меня окончательно напугал. Таким голосом она разговаривает, когда ее совершенно невозможно переубедить.

— Дома? Ты имеешь в виду, у меня дома? В каком его месте? В гостиной? В кухне? В прихожей?

— В ванной! Я буду рожать в ванной. И ты ничего не сможешь с этим сделать. Тебе лучше принять это как есть!

В некурящей части «Шоколадницы» было даже больше накурено, чем в курящей — большого отличия не было. Оксана смотрела на меня с подозрением. Впрочем, может быть, мне это показалось. Может, у нее просто не было настроения. Критические дни переросли, наконец, в критические месяцы и годы. Она молчала и постукивала пальцем по столу. Кофе стоял нетронутым. Наконец, она вздохнула и спросила:

— Разве ты за рулем?

— Нет, — пожал плечами я.

— Но хотя бы вина. Ведь Новый год же скоро, — Оксана с трудом принимала информацию о моей трезвости, хотя и знала об этом уже давно. Наверное, не верила. Думала, что я, как обычно, куражусь и маюсь дурью. Все, что я говорю, принято считать пустым.

— Не думаю, что здесь подают безалкогольное вино, да и не хочу я его, если честно. Лучше я возьму еще облепихового чая.

— Ты что, навсегда стал вегетарианцем? — скривилась она. И фыркнула.

— Облепихового чая и макароны с мясом, если тебе будет угодно. Легче?

— Ничего мне не легче. С тобой теперь ни посидеть, ни выпить.

— Слушай, в чем проблема? Давай мы тебе вина закажем?

— А тебе не будет неприятно смотреть, как я пью? — удивилась она. — Нет, не надо. Что я, алкоголик какой-то — пить в одиночку.

— Но я же здесь.

— Ты теперь не в счет, — Оксана тряхнула головой и прикусила губу. Ее что-то волновало, и она пыталась собрать кураж, чтобы сказать мне что-то. Что-то об Ирине, я уверен.

— Как муж? Как сын?

— Все в порядке, — ответила она с досадой. Мы говорили не о том. Наконец, решилась. — И что, у вас с этой Ирой все так серьезно?

— Почему серьезно? Смотря что ты имеешь в виду.

— Я имею в виду, что, если бы я знала, что мы с тобой собираемся тут только разговоры разговаривать, я бы лучше осталась дома. Думаешь, мне не с кем общаться? — Оксана была взбешена, вдруг понял я с изумлением. Из-за того, что я не поехал в «Космос»? Хотя она и звала, и даже забронировала нам люкс на сегодняшний вечер.

— Оксана, зачем ты так? Ты же знаешь, как я дорожу тобой.

— Нет, не знаю. Ничего я больше не знаю. И вот что, Ершов, действительно, давай — закажи мне вина. Если ты теперь записался в трезвенники-язвенники, почему должна страдать я?

— Оксан, что тебя злит? — я посмотрел на нее с удивлением, будто вдруг увидел впервые за много лет. Как будто до этого я смотрел не на нее, а куда-то мимо, вбок. Усталая, потрепанная женщина под сорок, с нервной работой, не слишком-то любимым мужем, многолетней любовной связью со мной, с мимолетными курортными романами, коим несть числа. Что нас связывает?

— Знаешь, мне кажется, эта Ира на тебя плохо влияет.

— Ты считаешь? И как же она на меня влияет?

— Это не ты, Ёршик, не ты — понимаешь?

— Не понимаю, Оксана, честно. Я тебя не понимаю. Ты считаешь, я какой? Каким ты меня видишь?

— Все это — игра. Эта твоя трезвость, игры в отцовство, то, что ты бегаешь за реквизитом, работаешь на каких-то мудаков. Тебе что, в самом деле нравится такая жизнь?

— Да! ДА, Оксана, мне НРАВИТСЯ, — крикнул я. — Мне нравится, что я не пью столько месяцев. Мне нравится, что я на это способен. Я хочу стать отцом, я не хочу курить больше. У меня скоро один проект начинается, который мне интересен. Может, там нет особенных денег — зато там есть дело. И мне кажется, вы все меня недооценивали. Я сам себя недооценивал.