Лина Дорош - Очки для секса

— Помню, просто я хочу, чтобы ты была счастлива…

— А что это такое, Май?

— Не знаю, но ты же талантливее — тебе и карты в руки, в смысле больше счастья должно достаться.

— Талант-то тут причем? И вообще, ты мне счастья желаешь или замуж меня выгнать хочешь? У тебя это как-то слиплось — другого слова не подберу.

— Твоя взяла! — Майя выпила рюмку залпом, — Делай, как знаешь.

— Не-е-ет! Ты скажи, что я — права! А все остальные — дураки!

— Почему сразу дураки? Что за максимализм?

— Нормальный пьяный женский максимализм. Я ж тоже не умная, только я права, а они — нет. Ну, ты можешь соврать ради моего дня варенья?

— Могу: ты — права, а все — дураки.

— Вот! Мне сразу, знаешь, насколько легче стало! Май, я предлагаю взять ещё маленькую бутылку и пить её только за дружбу!

— Предлагаю сузить тему — за нашу дружбу!

— Ценное предложение… Майка, я тебя так люблю! Вот, понимаешь, всё по-настоящему ценное, оно приходит и никуда не уходит. Если это твоё. Никуда! Не девается!

Новое утро началось не трудно, но поздно. Даже Жужка вошла в положение и спала со всеми почти до обеда. Точнее, до второго её завтрака — десяти часов тридцати минут по Москве. Но потом Жужа всё-таки проснулась и пошла будить Майю. Первой на пути, как обычно неожиданно, оказалась кровать Ани. Жужка запрыгнула на эту внезапно выпрыгнувшую из пола и прямо на неё кровать. Проскакала как конь не только по кровати, но и по Аниным ногам и рукам. Цель ей была видна — лицо. Чье лицо — для Жужки было не принципиально. Здесь все лица по утрам выполняли одну функцию: на них открывались глаза, потом что-то морщилось и, видимо, в результате морщин (так думала Жужка) рождался голос, который говорил: «Сейчас пойдем гулять…» Но лицо надо было оживлять — интенсивно лизать. От пристального Жужкиного взгляда глаза на лице не открывались и ничего не морщилось. Была одна загвоздка: не каждое лицо морщилось так, как надо. В смысле морщиться-то они все морщились, но гулять шло только одно. Майкино. Вот его-то и надо было найти. Очень хотелось, чтобы это лицо было в конце первого забега по кровати. А оно обычно было вторым. Но Жужка была упёртой — каждый день она надеялась найти Майкино лицо на первой кровати. Последний прыжок и Жужа легла, лапки поджала под себя и начала лизать лицо Ани. Аня открыла глаза — Жужка тут же вскочила и начала тявкать, что пора и завтракать, и гулять, и играть, и потом еще можно что-нибудь погрызть. Аня наморщила лицо, потом молча спрятала Жужку под одеяло, но она вырвалась, спрыгнула с кровати и помчалась ко второй кровати. Лицо на второй кровати наморщилось как надо, были сказаны заветные слова про «гулять». Через минуту Майка вышла из своей комнаты со словами:

— Кто придумал завести собаку? — это она говорила каждое утро с тем же упорством, с каким Жужка искала ее в Аниной кровати.

— Про детей ты так же будешь говорить? — эта фраза стала Аниным фирменным началом дня в Питере, после которой Аня из солидарности тоже вылезла из-под одеяла.

Майя с Жужкой ушли на улицу. Аню оставили дежурной по кофе. Она поставила турку на плиту, потом притащила свой красный стул и картину. Картину поставила на окно, сама забралась с ногами на стул и стала смотреть то на «рыбу», то на Майку с Жужкой. Окончательно поняла, что любит всех троих.

Потом пили кофе. Жужка опять отказалась от кофе. Из всех ингредиентов ей нравились только сливки. И она с удовольствием трескала творог со сливками. Аня с Майей с завистью смотрели на Жужку — она могла есть. Они же смогли загрузить в себя несколько глотков кофе. До приезда Сашки надо было обрести форму, поэтому перед аэропортом решили проветриться. Аня предложила подняться на Исаакий — и фитнес, и прогулка на свежем воздухе, и еще там наверху хорошо разговоры разговариваются. Когда поднялись на колоннаду и сделали пару глубоких вдохов, то появились первые признаки аппетита.

— Май, мы в Суздале с Сашкой на колокольню поднимались. Мне показалось, что его что-то мучает. Какой такой грех Сашка твой по суздалям замаливает?

Майя помолчала, но от земли было так далеко, и показалось, что всё, что здесь будет сказано, здесь же и останется.

— Аварию, в которой погибли его родители и покалечился Валька. Сашка тоже пострадал, но меньше всех.

Настала очередь помолчать Ане. Стало понятно, что разговор будет не из легких и расслабляющих. Разговор трудный, но необходимый.

— Май, это неправда? — Аня с трудом подбирала слова.

— Правда, Анюта, к сожалению, правда. Сашка был начинающий, но очень хорошо начинающий гонщик. Его уже окрестили «Шумахером». Пошли первые деньги: купил квартиру, тачку, шмотки. Стал много времени проводить на выезде. И вдруг такая удача — гонки под Питером. Он решил показать семье свою работу — как он будет побеждать. Дома осталась только бабушка — пирогов хотела «внучеку» напечь. Вот, а все остальные сели в машину и с ветерком поехали. Ехали — это в самом начале, а потом Сашка уже просто гнал. Гнал на только что купленной необкатанной машине…

В ГАИ потом сказали, что наложилось несколько обстоятельств: что-то в машине и что-то было с трассой. Машина потеряла управление и вылетела с дороги на скорости двести километров в час, начала кувыркаться… Сашка ничего не помнил. Он заставлял себя вспомнить. Но помнилось только, как они смеялись, как маме нравилась машина и отца ничего не беспокоило. Семья гордилась старшим сыном. А мелкий Валька не гордился и не смеялся — ему очень хотелось на переднее сиденье. Память пощадила Сашку. Он очнулся уже в больнице. Руки и ноги переломаны. Ему сказали: «Пианистом тебе, парень, не быть». Он ответил врачу с усмешкой: «Ну и нехай, я — автогонщик. В пианисты не рвусь». «Так и в гонщики, парень, теперь лучше не рвись, а то порвешься зря. Тебе гонки не грозят. Машину водить будешь, но про гонки забудь». В общем, собрали его и Вальку. Родителей спасти не смогли, Сашке сказали: «Мужайся, парень». Потом сказали: «Мужайся, парень, снова. С братом твоим хуже. Вытащим или нет — неизвестно. Нужна операция — нужны деньги. Ты готов платить?» Сашка продал недавно купленную квартиру в Питере. Брата вытащили, но сказали, что надо быть начеку. Бабушка за ними ухаживала. Сашка начал ходить, а Валька — нет. Жить в Питере ему стало невыносимо. И он рванул в Москву. На остатки былой роскошной квартиры купил в Москве однокомнатную на Юго-Западе. Стал работать и собирать деньги на лечение брата. И так три года. Если бы не брат и не бабушка, он бы руки на себя наложил.

— Теперь понятно, откуда он так осведомлен, какой вид с какой колокольни.

— А потом ты со своим сумасбродством, — Майя улыбнулась сквозь слезы.

— Это он так сказал?! — Аня тоже округляла глаза, чтобы тушь не потекла.