Светлана Беллас - Тень одиночества

Ее шипение было агрессивным, боевым, женщина даже преобразилась в лице. Он испуганно перебежал дорогу, зло его так потрясло, что он, мужчина, хоть и молодой, почувствовал что-то навязчивое, сплетенное страхом из прошлого. Агрессию! Что так похожа на страх, но в безумии.

Сейчас он увидел – это лицо. Устав от этой мысли, Олег решил отдохнуть на ближайшей лавочке, что виднелась вдали, он незаметно вошел в сквер, в котором было пустынно. Все горожане прятались от дневной жары, кто на речке, кто дома, а кто просто работал в холодных стенах производственной обители.

Сквер был зеленый, яркие цветы рисовали земной ковер, радуя глаз. Олег подошел к лавочке, сел, глубоко раздумывая о сегодня. Последней точкой была поставлена агрессия. Вдруг, словно обожгло кипятком, ударило током. В глазах потемнело, стала прорисовываться картинка из недавнего прошлого…

…Мощный взрыв выбросил вверх столб пыли и черной земли. Лязг пуль, визг снарядов из гранатомета. В ста метрах взорвался пакгауз, что был заполнен до отказа военным арсеналом.

Возле него лежали, нелепо разбросав руки и ноги, изувеченные тела убитых, совсем мальчишек, даже вслух нельзя провести параллель свои – чужие. Здесь на войне, они ложились на землю, как пятна – черные и белые. Взрыв, в торце некогда здания пакгауза, отшвырнул на противоположную стенку пробегающего мимо солдата. Еще один молоденький солдат заплатил жизнью. В метре от него сидел, обхватив колени руками, его товарищ. Он молча прижимался к осыпающейся стенке, боясь шелохнуться, все до такой степени зыбкое, что могло рассыпаться в один миг – в пух и прах. Сверху на него летели комья земли и мусора, покрывали с головы до ног, словно из мучного мешка сплошной лавой из мелкой, въедливой пыли. Он, сжавшись, по– детски напугано вздрагивал плечами. Боевики, спрятавшись за развалины, стреляли рассеянной стрельбой из автомата и гранатомета. Земля до такой степени выглядела вымученной, изгаженной, больной, что невольный взгляд на нее со стороны подавлял мозг, казалось, что мира не было никогда. Со всех сторон был постоянный обстрел, черная вуаль копоти поднималась ввысь, словно хотела, отгородить от всех благ и запугать, таких молодых и красивых мальчишек, которые пошли воевать во имя мира, вот здесь, своими телами лечь укором сегодняшнему дню. В последний раз, быть может, сказать себе, глядя в небо: «Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет небо, пусть всегда будет Мама, пусть всегда буду – Я»…

Вдалеке, перед развалинами, сквозь стелющийся дым, были видны передвижения группы боевиков, слышны длинные автоматные очереди. Боевики вот-вот вырастут перед глазами в рост. Их передвижения перебежками ощутимы на глаз, от чего могла появиться тянущая боль в желудке. Они, как «ниндзя» вскакивали на ноги, то бежали, то залегали. Опять вскакивали и чуть пригнувшись, делали короткий рывок – бросок на переднюю позицию, падали и залегали. Стреляли, поддерживая огнем рядом с ними бегущих боевиков. Вот-вот и они кинуться в последнем броске на солдат. Командир, лейтенант Алексей Карпов, плотный, лет 24, пригнувшись, пробежками бежал по зоне риска, в правой руке автомат. По ходу можно было услышать его дыхание с приглушенной одышкой. Он бежал, стараясь не задеть убитых, пригибаясь от проносящихся со свистом мимо него пуль. По инерции поправлял съезжающую набекрень фуражку, вытирал пересохшие губы рукавом кителя. Свист от снаряда гранатомета перед ним, нарушил его передвижение. Остановившись, он лег в положение «лежа», осмотрелся по сторонам, укрыв голову руками. В этот момент он не думал о смерти, а о груди земли, что комьями обрушится, вот-вот, на него. Оглядевшись, вскочил на ноги, вновь оглядев позицию под свист автоматной очереди, он прыгнул грудью на груды мусора, приподнимая голову, сориентировавшись на месте, передвигаясь по-пластунски, уже спешил к группе ребят, что спрятались за развалинами, за грудой ящиков. С торца развалин, у пулемета заметил застывшую щуплую мальчишескую фигуру, с ускорением привстав, пригибаясь, побежал, чтобы направить в огневом ответном раунде против боевиков, быть может, последний обстрел. Солдат-пулеметчик стоял спиной к Карпову, не вникал в шорохи со стороны, был полностью поглощен стрельбой, словно оглох, онемел, окаменел, его руки прилипли к гашетке пулемета, боясь, оставить в живых негодяев, что не дают возможность жить нормально всем на этой земле. Буквально, возле ног, в груде земли, со стертыми пылью лицами лежали, сидели солдаты – погодки. Тот, вцепившись в пулемет, шептал сквозь слезы: «Гады! Гады! Гады!!!» Карпов во всю мощь старался перекричать пулеметные очереди и свист, лязг пуль над головой, с хрипотцой в голосе крича:

– Ну что здесь, просвет виден или их «туча»?! Солдат, он, Олег Данилов, не оборачиваясь, кричал, зло с надрывом:

– Врешь – не убьешь! Как тараканы прут, словно из-под земли «тьма тараканья».

Карпова сбила встречная волна автоматной очереди, свалила с ног, он от неожиданности упал. Боевики, стреляя на ходу, бежали к разваленной стене неукротимой лавой. Они приближались. Вот-вот и они будут здесь. Карпов вскочил, пригнувшись, шагнул к пулеметчику. Внезапно, пулемет, взорвался длинной очередью, выжимая из себя, все, что можно. Из пулемета на вылет, в плевке выгибаясь в зловещем танце, выбросился сгусток пульсирующего пламени. В разброс летели отстрелянные гильзы. Цепкие пальцы давили и давили на гашетки пулемета. В руках пулеметчика пулемет казался рассвирепевшим зверем. Боевики один за другим падали, как подкошенные, словно их кто-то стряхнул с лица земли. Один, другой, пытаясь встать, на согнутых ногах старались убежать от застигнувшей их смерти, только «пуля-дура» укладывала по своей прихоти всех, кто боялся ее свинца. Солдат, пулеметчик, как ватный откинулся в сторону, он смотрел стеклянными глазами в небо. Карпов лег своей массой тела на бруствер, ведя огонь из автомата. При этом кричал, невольно оглядываясь по сторонам: «Цельтесь ребята! Цельтесь, кто еще жив!!!» И ребята целились, и одним из них был он – Олег Данилов.

В тянущем, непрерывном калейдоскопе событий вызванных из толщ памяти, он просидел до темноты. Встав, пошатываясь, он направился к близлежащему ночному бару. Там Олег попадает в свою стихию…

…Ночной бар переполнен безликой молодежью, звуки музыки оглушают присутствующих. Блуждающие посетители в зале пытаются быть услышанными другими, открывая рты, как рыбы, один к другому цепляются хлопком по плечу, лишний раз, подчеркивая, что он, она – копия другого… Олег доигрывает на гитаре композицию. Зал скандирует, ревет в восторге. В основном публика, заторможенная под влиянием выкуренного кальяна. Он довольный приемом публики сходит со сцены в зал, присоединяется к серой массе, к толпе, его угощают, не отказывается. Он, Олег, фаворит у этих людей. От чего неистово веселится. Пьет, курит, заигрывает с девушками, которые похожи на падших ангелов без лиц и имен. Хлопок по заду одной, другой, его делает в собственных глазах – их повелителем. Олег, как ребенок, которому разрешили хулиганить – бить девочек, получает удовольствие. Он старается перекричать музыку и заторможенную речь окружающих, кричит: – Эй, ты!!! Таким образом, обращаясь к одной из двух девушек, лет 16, у нее на футболке написано «Angel». Она смотрит на окружающее, как новичок, глупо хихикая с подругой, при этом пытаясь с ним кокетничать. Он, сплевывая на пол, обращает внимание на себя размахом рук. Ему сейчас прекрасно, забыл напрочь про войну и ту, с кем прожил год, Ирину, которая так и не поняла, что хотел он вихрем ворваться в новую красивую жизнь, а не в полосу – разочарований, что рисовал быт, дом, работу. Ему так хотелось жить легко и беззаботно – влюбляться, влюбляться, влюбляться…