Виктория Рутледж - Взрослая жизнь для начинающих

«И он ради вас бросил Джеки де Шеннон [73] Американская певица, с которой Пейдж вместе сочинял песни, участвовал в ее гастролях по Америке; одно время их связывал страстный роман. ?»

(Снова снисходительные улыбки.) «Ну да, мне кажется, так оно и было, хотя я ее ни разу не встречала». Айоне не хотелось быть разлучницей, даже в выдуманных интервью. «Как только мы увидели друг друга, мы сразу все поняли. Я пошла к нему на его катер, и он несколько часов сидел и играл для меня, а потом мы говорили о наших любимых ресторанах, о разных блюдах, знаете, он великолепно умеет готовить…»

Айона остановилась, не дорисовав очередной виток, и нахмурилась. Что-то ей подсказывало, что последняя деталь заимствована из истории о том, как познакомились Джейн Эшер и Пол Маккартни, — явно остатки от всего того, что навязчиво вертелось у нее в голове, когда она увлекалась «Битлз». Целомудренные разговоры о заварном креме в номере гостиницы. Она сомневалась, что ей, пусть даже бессознательно, хотелось бы оказаться в роли Джейн Эшер. А откуда эта подробность насчет умения великолепно готовить?

Она сделала глубокий выдох через нос, отложила кисть и взяла остывавший уже чай. Ну да, она отлично знает, откуда взялись слова о великолепных кулинарных способностях.

Сейчас на листе располагались очертания изогнутой и вращающейся штуковины. Айона наклоняла голову так и сяк, пытаясь понять, что это. Капуста? Роза? Она отхлебнула чай, — в нем как будто содержался некий загадочный эликсир истины, — и выдавила на палитру краску, самую темную из всех фиолетовых. Теперь, задумавшись на эту тему, она понимала, что вкус чая был действительно странным. Молоко свежее, значит, дело в чем-то другом. Вроде бы чай не от Неда, или как?

И пока она наносила среди черных волн мазки фиолетового цвета, мысли ее незаметно переключились с «Потрясающей семейной жизни самой лучшей британской сессионной гитаристки» на Неда. Айона ничего не имела против работы в это богом забытое время суток; она даже замечала, что писать в такие часы удается намного лучше. Если бы она не боялась произвести впечатление человека, безнадежно пытающегося поработать среди ночи (не говоря уже о том, что это мешало ей нормально работать днем), она делала бы это постоянно. Обычно ей приходилось сбивать с толку собственный мозг, — в ход шла музыка, воображаемые интервью, большие дозы кофеина, умышленное недосыпание, — нужно было дать свободно излиться тому, что было у нее внутри, и чтобы ум не мог ограничивать это движение. Айона не хотела употреблять слово «талант», оно казалось слишком манерным, но если она слишком серьезно обдумывала то, чем занималась, у нее ничего не выходило, и тогда она серьезно начинала опасаться, что ей придется всю жизнь проработать официанткой, а по вечерам бессмысленно размазывать краски по бумаге, тогда как платить за все придется Ангусу, вплоть до оформления на нее зубоврачебной страховки.

Айона остановилась и вздохнула. Пусть это лишь воображаемые интервью с удивительно хорошо осведомленными журналистами, но только в такие моменты ей удается прислушаться к собственным мыслям.

Она нахмурилась. Вот она стоит перед серьезнейшей дилеммой, ну и с кем же она может об этом поговорить? Ни с кем. Все ее друзья или терзались собственными проблемами, или были слишком заняты, или поглощены своими любовными переживаниями, и поэтому они просто не замечали, что ей тоже иногда хочется рассказать о своих проблемах, хотя бы в порядке исключения. «Неудивительно, что я не могу ни спать, ни рисовать, ни вообще что-то делать как следует», — сердито подумала Айона. Все ее существо будто вязким илом переполняла тревога, о которой она никому не рассказывала.

Разве она могла открыть Мэри, у которой стряслась такая беда, что она уже не так уверена, что хочет выйти замуж за Ангуса, — от одной мысли об этом Айоне становилось стыдно, и ее бросало в жар. Что же касается Тамары… Айона вздрогнула от одной мысли о том, как обратится к Тамаре за советом. Даже если бы от нее и удалось услышать что-то разумное, что в последнее время кажется крайне маловероятным, Айона слишком ясно сознавала, что их совместную жизнь с Ангусом Тамара считает не особенно отличающейся от жизни в лагере для новобранцев.

Айона добавила по краю черного лепестка фиолетовую тень. Ей очень нравилось жить с Ангусом. Беспокоиться она начинала тогда, когда рассматривала свою жизнь в перспективе целой вечности.

Вечно. Могла ли она кому-то пообещать, что вечно останется точно такой же? Настроение у нее еще больше испортилось, и она составила на палитре оттенок серого, похожий на орудийную бронзу, — этим цветом она не пользовалась уже больше года, с тех пор как написала «Портрет младенца на ослике» — подарок на крещение.

И довериться своему лучшему другу она тоже не могла. Ведь лучшим ее другом — после Мэри — был Ангус.

Айона находилась в мастерской совсем одна, даже без кошек, за окном было еще темно, а радио работало почти неслышно, и вот, прислушавшись к собственным мыслям, она впервые за очень много лет сильно испугалась. Потому что она не могла что-то изменить в своей жизни, не огорчая при этом всех остальных.

«О’кей, Айона, — сказала она себе, торопясь высказаться до того, как ее насмешливый внутренний голос начнет делать колкие замечания, — продолжай, пока я так внимательно тебя слушаю. Перечисли все. Назови все то, что приводит тебя в отчаяние, потому что никто другой не станет тебя спрашивать об этом. Можешь выражаться сколь угодно грубо».

Руки ее задрожали, но кисть все так же кружила по бумаге. Фиолетовый цвет скрывал серый, кое-где они ложились рядом, образуя переплетение цветных полос.

1. Ангус раздражает меня, но мы никогда не расстанемся, не важно, женаты мы или нет.

2. Я не хочу, чтобы мне исполнилось тридцать, я не хочу, чтобы меня задвинули в возрастную группу «молодых родителей», и я все еще не обеспечила себе будущую пенсию.

Айона почувствовала, как внутри все похолодело от этой мысли, но она настойчиво продолжала.

3. Моя лучшая подруга разводится с человеком, которого мы все терпеть не можем, а она, возможно, все еще любит, и я не знаю, что сказать или сделать, чтобы помочь ей.

4. Я ужасно завидую Габриэлу и Тамаре, их неистовым отношениям, и от мыслей о них чувствую себя старой и стесненной, а вовсе не молодой и раскрепощенной.

По щеке у Айоны покатилась слезинка.

5. Мне кажется, я влюбилась в своего лучшего друга, и я никогда не смогу ему в этом, признаться.

6. Думаю, я не сдам экзамен по вождению. Завтра я могу кого-нибудь задавить, и Ангус очень расстроится.

7. Я боюсь, что дела в пабе пойдут плохо, и Ангус почувствует себя опустошенным.