Марина Мареева - Принцесса на бобах

— Приехали, — сказал он, въезжая на платную стоянку.

— Это салон Зверева? — спросила Нина потрясенно. — Я читала… Это же страшно дорого, Дима! Я уж не говорю о костюме… И обувь, и сумочка, и парфюм…

— Пустяки. — Он улыбнулся ей. — Тут вообще-то запись за месяц… Но я сейчас позвоню, тебя примут.

— Дима, — Нина перехватила его руку, потянувшуюся в карман, за телефоном. — Я понимаю… — Она уже не улыбалась, а смотрела на него с грустноватой нежностью. — Ты сегодня занимаешься благотворительностью. Гуманитарная помощь. Для малоимущих. Для остро нуждающихся. Ленд-лиз…

Так, сейчас начнется. Дима поморщился. Сейчас начнется опять. Только-только расслабилась, помягчела, усмирила свою гордыню, на нормальную бабу стала похожа — ан нет. Опять — ехидство, опять — подколы…

Если бы он взглянул на нее сейчас, увидел ее глаза, светящиеся от благодарной нежности!

— Лапуля, — сказал он, не глядя на Нину, набирая номер своего мастера. — Я не альтруист. Я человек практический. На этот прием пускают только родовитых особ и тех, кто пришел с ними. Ты — мой пропуск, только и всего. Там будет мебельный магнат из штата Юта. Ты меня представишь. Веня! — закричал он в трубку. — Веня, это я… Узнал? Пьер работает сегодня? Мне тут одну барышню причесать-припудрить…

Он взглянул на Нину — она поскучнела. Поверила про магната из Юты, дурочка. Какой там магнат, никаких магнатов, никакой корысти… Дима просто хотел устроить ей праздник. Вывести в свет свою Золушку. Свою? Свою. Уже свою. Не чужую.

Нина сидела в парикмахерском кресле, прикрыв глаза. Бессонная ночь и усталость давали о себе знать. Красавчик парикмахер колдовал над Нининой полуседой гривой. Фен жужжал мерно, убаюкивающе…

Нина уронила голову на грудь. Вздрогнула, встряхнулась — Господи, так и задремать недолго! Вот будет конфуз…

— Седины много, — вздохнул парикмахер. — Ах, как много седины… Вот придете ко мне в среду…

Ее снова повело в дрему, в сладостную, спасительную дремоту. Такое уютное мягкое кресло… Она наконец отдыхает… Отдыхает…

— Что с вами?

Нина встрепенулась. Открыла глаза.

— Вы засыпаете, похоже? — Парикмахер смотрел на нее с удивленной улыбкой. Он уже выключил фен и теперь держал в руке баллончик с лаком.

— Я не выспалась сегодня, простите, — пробормотала Нина, выпрямляясь в кресле.

— Понима-аю, — протянул Димин цирюльник с пошловатой многозначительной ухмылкой. — О, как я вас понимаю!

«Что ты там понимаешь, кретин? — подумала она про себя невесело. — О чем ты подумал? Знал бы ты, где я провожу свои ночи. Где, с кем и как. В посудомоечной среди таких же поденщиц, как и я сама».

Она вышла из салона, подошла к стоянке, придерживая пальцами свою гриву, уложенную Диминым парикмахером с изрядной фантазией и мастерством.

Дима выскочил из машины, открыл перед Ниной дверцу.

— Я лучше на заднее. — Она улыбнулась ему просительно. — Подремлю, пока едем.

Дима молча открыл заднюю дверцу, рассматривая Нину исподтишка.

Она повернулась к нему, прежде чем сесть в машину. Красивая женщина! Какая красивая, кто бы мог подумать!

— Он меня немножко подкрасил, — сказала Нина смущенно, все еще придерживая пальцами затейливо уложенные, поднятые вверх пряди. — Глаза подвел, губы… Как это называется? Визаж?

— Что ты в них вцепилась? — рассмеялся Дима вместо ответа, осторожно отводя Нинины руки от ее волос.

— Так ветер! Видишь, какой ветер? Такая прическа, жалко ее терять.

Дима все еще держал ее руки в своих ладонях. Она не отнимала рук. Она, не терпящая чужих прикосновений, даже Костиных — с некоторых пор… Еще недавно ей казалось — она вымерзла изнутри. Ничего не осталось, никаких надежд, никаких мечтаний, кроме желания выспаться. Спать неделю, не просыпаясь. Все, предел желаний. Больше она ничего не хочет. Женщина в ней давно умерла. Так ей казалось еще совсем недавно…

— Поехали? — спросила она наконец и осторожно высвободила свои пальцы из его руки. — Я подремлю… — Она устроилась поудобнее на заднем сиденье, откинув голову назад, стараясь при этом не повредить прическу.

Дима молча кивнул. Он все понял верно. Все оценил: ее взгляд, ее смущение, тревогу и радость.

Он и сам был в смятении. Он привык иметь дело с другими женщинами. Они были разные — добрые и злые, сумасбродные и покладистые, умные и не очень. Но с ними было проще. Он почти всегда знал, что и когда им сказать, как завоевать, как удержать при себе и как с ними расстаться. Они были разными, его женщины, но они были предсказуемыми. Предсказуемые — вот верное слово. Он заранее знал, что они сделают в следующий момент.

А Нина? Поди попробуй угадай, что она выкинет через минуту! Что скажет, как поступит. Стра-анное создание… То иголки выпустит, как еж, то вдруг — мягче воска.

Он притормозил у цветочной лавки, оглянулся назад, — Нина сидела с закрытыми глазами, блаженно улыбаясь.

— Эй! — окликнул он ее негромко. — Спишь, что ли?

Она покачала головой, не открывая глаз.

— Я сейчас. — Он выбрался из машины, на ходу доставая бумажник.

Вошел в магазин, выбрал розы, темно-красные, того же сорта, что и роза, которую несколько дней назад он положил на крышу своей машины.

— Сколько вам? — Молоденькая продавщица улыбнулась ему кокетливо. — Пять? Семь?

— Семнадцать. А как называется этот сорт?

— «Королева Марго». — Она доставала розы быстро и ловко, не боясь уколоться.

— «Королева Марго»? — переспросил Дима, отсчитывая деньги. — В честь книжки, что ли? Чего так назвали невесело? Им же там всем котелки посшибали с плеч в итоге…

— Зато какая любовь была, — вздохнула продавщица, заворачивая букет в целлофан. — Настоящая любовь всегда плохо кончается.

— Вам, детка, не цветы продавать — трактаты строгать по философии, — хмыкнул Дима, идя к дверям. — Ладно, пойду представлю «Королеву» графине.

Он забрался в машину, сел за руль и повернулся к Нине.

Она спала. Безмятежно и крепко. Сидела, откинувшись на спинку сиденья, чуть свесив голову набок.

— Эй! — Дима легонько похлопал ее по руке.

Нина даже не шевельнулась. Да-а…

Он ехал по вечерней Москве, поглядывая в зеркальце на спящую Нину. Полосы неонового света ползли по ее лицу, она полулежала-полусидела в неловкой, забавной позе, свесив голову на плечо.

— Графиня! — окликнул ее Дима, подъезжая к ярко освещенному особняку. — Подъем!

Какое там… Пушками не разбудишь!

Дима с тоской смотрел на подруливающие к особняку авто с дипломатическими номерами, на нарядных, ухоженных дам («Моя не хуже!») и их спутников, идущих к парадному входу. Какого-то седенького старичка везли на инвалидной каталке. «Осколок империи! — Дима усмехнулся про себя. — Еще Керенскому поди лапку жал… Сто лет в обед, а туда же — сигара в зубах. Силен!..»